97268197

А. Ципко

Сейчас же, спустя 90 лет после «провала» попытки военного коммунизма, в котором честно признались и В. Ленин, и Л. Троцкий, социалистического эксперимента с его стремлением заменить экономические стимулы к труду моральными и духовными, находятся ученые, как правило, естественники, предлагающие снова отказаться от стимулов и механизмов, на которых основана современная цивилизация. Прежде всего, от экономического, индивидуального интереса как импульса трудовой, предпринимательской активности, заменив его моральными, идейными стимулами, которые якобы в России как православной стране всегда были наиболее эффективными.

Модная ныне, и не только среди современных славянофилов, вера в возможность реставрации социалистического коллективного труда, вера в то, что российский народ, обжегшись на прелестях воровского капитализма, с радостью отдаст себя во власть новых «мобилизаторов» и согласится работать не во имя денег и наживы, а во имя коллективных интересов, руководствуясь моральными стимулами к труду, находится в вопиющем противоречии с реалиями новой русской жизни. Очень многие недовольны результатами нашей обвальной приватизации. Но вместе с тем практически нет в обществе людей, способных пожертвовать личными интересами во имя общих целей, как говорит Г. Малинецкий, настоящим во имя будущего.

Я с уважением отношусь к докладам, разработкам, которые создает «Центр проблемного анализа и государственного управления» под руководством С. Сулакшина. Но меня, честно говоря, смущает, что многие участники семинара, организованного этим центром, всерьез верят, более того, предлагают строить нашу экономическую политику на основе «этической традиции России», которая якобы практиковала и предлагала «коллективные формы трудовой деятельности». Настораживает и рекомендация снова организовать труд и производство в России на основах «монастырского уклада», безвозмездного коллективного труда. Да, авторы этого центра правы, что на самом деле большевики не изобрели ничего нового, они «репродуцировали свою экономическую систему в соответствии с архетипом монастырского общежития». Но, что самое главное, при этом не учитывается то существенное обстоятельство, что монастырский труд был добровольным выбором посвятивших себя служению Богу, а большевики, и особенно И. Сталин, вводили принцип монастырского труда, вопервых, в масштабах страны, и, во-вторых, насильственно.

Любой человек, знающий новую Россию и не забывший тот накал индивидуалистических страстей, который был вызван хаосом начала 90-х (точнее – семидесятилетней практикой запрета на личное, индивидуальное), назовет чистейшим безумием предложение построить российскую экономику целиком и без остатка на основе идеи служения, как и все разговоры о нашем нынешнем духовном превосход-

138

Правда прошлого и ложь славянофильского левачества

стве перед странами Запада. Понятно, когда в околоцерковной среде находятся люди, предлагающие во имя Бога, духовного возрождения России начать проповедовать «нестяжательский образ жизни». Это соответствует духу христианства. Но лично я не советовал бы церкви

всвоих документах повторять миф о проверенных временем российских трудовых традициях корпоративности и коллективности, осуждать западные образцы управления и организации экономики.

Вконце концов, Святейший Патриарх Кирилл не раз говорил, что сама идея создания особой русской рыночной экономики, особого русского акционерного капитала или особой русской ипотеки является глупостью. На страже защиты здравого смысла и человеческой цивилизации с частной собственностью и индивидуального интереса, предпринимательской активности и рациональности всегда стояло и Священное писание. Христос оправдывает идею предпринимательства и говорит «ленивому» и «лукавому» рабу, зарывшему свой талант в землю, что «посему надлежало тебе отдать серебро мое торгующим, и я придя, получил бы мое с прибылью» 9. Как говорится

вЕвангелии от Матфея, Бог призвал на небо не того, кто, получив от хозяина один талант, закопал его в землю, а того, кто «получивши пять талантов, пошел, употребил их в дело и приобрел другие пять талантов» 10.

Мудрость и реализм христианства, в том числе и православия, состоит в том, что оно, в отличие от марксизма и создателей мифа об особой православной трудовой этике, никогда не покушалось ни на чувство собственности, ни на личный интерес, ни на экономические стимулы к труду.

Христианство только напоминало, что не следует превращать храм, святое в пункт обмена денег, что на самом деле «ни хлебом единым жив человек». Богатство – не преступление, учил Христос, но само по себе оно не дает ни «совершенства», ни надежды на спасение. Христианство не учило отказываться от хлеба, денег, дома, семьи. К сожалению, именно это не понимают наши вновь обращенные христиане, перекладывающие ныне язык Ленина на язык православия. Не случайно в Новом Завете, во всех Евангелиях десятки раз повторяются слова Иисуса о том, что смоковницу, не приносящую плодов, срубают и бросают в огонь.

При чтении множества создаваемых ныне текстов о русском православном, общинном способе хозяйствования становится ясно, что на самом деле в них нет ни грана христианства, ни грана морали. Все они построены на чувстве враждебности к европейской западной цивилизации. Старая, усвоенная в юности на студенческой скамье

9 Евангелие от Матфея (25, стих 27).

10 Там же. Стих 16.

139

А. Ципко

марксистская враждебность к Западу, к рыночной капиталистической цивилизации, просто сейчас, в новых условиях, выражается другими словами. Вместо понятия «коммунистический способ производства» используется понятие «русский православный уклад хозяйствования», вместо «коммунистического коллективизма» – «русская общинность», или «российская соборность», вместо «моральных стимулов к труду» – «православная этика труда», вместо марксистского прямого отрицания и «буржуазного права» и «буржуазной морали» – призыв жить «по справедливости, а не по закону» и т.д. и т.п.

При этом сохраняется марксистская, точнее руссоистская вера, что человек (тем более русский) от природы добр, что стоит только отказаться от «позаимствованных на Западе ценностей», от рыночной, или, как теперь говорят, «неолиберальной экономики», и мы спасемся, будем жить в раю. За всем этим стоит примитивная марксистская дедукция, когда вместо изучения реальности, нынешнего российского человека предлагают руководствоваться якобы данной нам историей особой, православной коллективистской идентификацией. Г. Плеханов, боровшийся с иллюзиями народничества, тонко подмечал, что русская православная сакрализация и земли, и крестьянского труда, которая действительно существовала, не имеет ничего общего, более того, враждебна коллективному, как говорили крестьяне, «огульному» труду, где теряется таинство личного общения человека с землей и природой.

Мне трудно понять, что стоит сегодня за массовым увлечением мифом об исходном, прирожденном моральном превосходстве русской души над немецкой или польской, об исходном преимуществе русского монастырского хозяйствования над частнокапиталистическим. У народников за идеализацией крестьянской общины были и любовь к народу, и характерный для России отрыв образованных классов от толщи народной жизни. У большевиков, у русских марксистов уже не было любви к народу, они видели в крестьянском населении России, в реальном русском народе врага, противника и коммунистических идеалов, и мирового коммунизма. Так, что же стоит на самом деле за нынешними проектами переустройства России и российской экономики на основе традиции монастырского хозяйствования, а на самом деле – на основе опыта сталинской коллективизации и индустриализации, – за всеми нынешними проектами заменить экономические индивидуалистические стимулы к труду идейными?

Любви к народу нет и в помине, ибо они, эти люди, призывают реставрировать «сталинский кнут», практику государственной мобилизации, законсервировать раз и навсегда русскую нищету, увлечение поисками так и ненайденной «русской идеи»? Но как может человек, считающий себя ученым, а тем более естественник по образованию

140

Правда прошлого и ложь славянофильского левачества

и профессиональной деятельности, игнорировать опыт, семидесятилетнюю практику социалистического строительства? Как можно снова призывать к методам военного коммунизма, «непосредственного перехода к коммунизму», которые обернулись экономической катастрофой и от которых сразу, уже в 1920 г., были вынуждены отказаться даже такие фанатики, как В. Ленин и Л. Троцкий?

Мне трудно поверить в патриотизм, а тем более в научную объективность людей, желающих снова ввергнуть страну в эксперимент по вытеснению материальных стимулов к труду идейными и моральными. Как всерьез относиться к «русофилам», которые поносят Н. Хрущева за то, что он отменил крепостное право в деревне и начал переселять рабочих из сталинских бараков в пятиэтажки, тем самым якобы способствуя «приземлению» высоких смыслов и ценностей, присущих русскому человеку и «державших советское общество». Ведь не надо прилагать особые усилия, ум и совесть, чтобы признать, что перенесенная большевиками на всю страну монастырская система коллективного хозяйствования оказалась крайне неэффективной, что даже подкрепленная прямым насилием и принуждением, она только увеличивала традиционное для России отставание от Запада и по уровню производительности труда, и по урожайности сельскохозяйственных культур, и по уровню материалоемкости и энергоемкости. Разве что фанатик не может не видеть, не знать, что только тогда, когда при Н. Хрущеве начали отказываться от монастырской системы хозяйствования, когда вместо «палочек» стали что-то платить, когда начали считаться с личным интересом крестьянина, с его усталостью от работы во имя идеи, начался рост продуктивности коллективного производства на земле.

Совсем недавно, после окончания дискуссии, организованной Экспертным советом при Патриархе, я пытался выяснить, откуда черпает академик С. Глазьев уверенность в исходном превосходстве русского человека над западным, в том, что для него, коллективиста, в отличие от западного человека-индивидуалиста, интересы души всегда были выше интересов достатка и благополучия. Честно говоря, меня его ответ удивил: «Об этом, о духовном превосходстве русского человека, говорят труды и Н. Бердяева, и И. Ильина».

Слушая ответ С. Глазьева на мой вопрос, я сделал для себя важное открытие. На самом деле за всеми этими модными ныне в России декларациями об изначальном превосходстве русской православной цивилизации над якобы индивидуалистической, материалистической западной нет не только серьезной работы души, но и элементарного как исследовательского, так и читательского труда. Точно так, как в советское время мало кто из верующих коммунистов читал К. Маркса, так и политики, выступающие на публичной сцене как патриоты, не читают и не знают российское духовное наследие. У нас

141

А. Ципко

сегодня, в силу так и непреодоленной советской образованщины, нет даже понимания того, что все русские мыслители-патриоты первой половины ХХ в., в том числе и названные Н. Бердяев и И. Ильин, были верующими людьми, для которых христианство несовместимо с национальной гордыней и высокомерием.

Более того, именно Н. Бердяев обращал внимание на то, что, с одной стороны, русские по природе интернационалисты, ищут всемирную справедливость, а с другой – страдают «национальным бахвальством», почитают себя единственными хозяевами вселенской церкви Христовой, церковью единственно верной и «единственно призванной и отвергающей всю Европу, как гниль, исчадие дьявола, обреченное на гибель. Оборотной стороной русского смирения является необычайное русское самомнение»11. Отсюда и убеждение, что русское и есть праведное, доброе, истинное, божественное. Россия – святая Русь. «Русское национальное самомнение, – говорил Н. Бердяев, – всегда выражается в том, что Россия почитает себя не только самой христианской, но единственной христианской страной в мире. Католичество совсем не признается христианством»12.

Во имя духа, Бога, возвышенного, умирали как раз те, кто не признал большевизм, кто во имя веры предков принимал мученическую смерть. Тем, кто сегодня в России присвоил авторитет и Н. Бердяева, и И. Ильина, надо знать, что эти мыслители не только не были сторонниками идеи особого русского пути, особого русского экономического уклада, но и были его противниками. Н. Бердяев и И. Ильин поклонялись ценностям, которые сейчас в России принято называть «заемными», ставя во главу угла свободу человеческой личности, ее достоинство, правосознание. «Человеку нужны, прежде всего, – учил И. Ильин, – достоинство и свобода, свобода убеждений, веры, инициатива труда и творчества»13. Здесь же, в своей последней книге «Наши задачи», И. Ильин писал, что «социальность» будущей посткоммунистической России предполагает «бережное отношение к человеческой личности, к ее достоинству, ее свободе»14. Вообще, модная ныне в России идея спасения Запада с помощью особой «русской духовности» тем же И. Ильиным порицалась как проявление моральной несостоятельности. «Ставить себе задачу «русификации Запада», – писал он, – значит, предаваться духовно-бесчеловечной и нелепой национальной гордыне. Мы сами не оправдались перед судом истории: мы не сумели отстоять ни нашу свободу, ни нашу государ-

11Бердяев Н. Судьба России. М., 1990. С. 16.

12Там же. С. 16.

13Ильин И. А. Собрание сочинений: В 10 т. М.: Русская книга, 1993. Т. 2. Кн. I.

С.248.

14Там же. С. 39.

142

Правда прошлого и ложь славянофильского левачества

ственность, ни нашу веру, ни нашу культуру. Чему же мы стали бы «обучать Запад»?15 Не могу не заметить, что и у ранних славянофилов за основу всех политологических построений берется все та же ценность свободы.

За нынешней патриотической риторикой об исходном духовном превосходстве русских нет ни религиозных чувств, ни книжной мудрости, ни традиции русской культуры, ни тем более православия. Никто из русских мыслителей не идеализировал бедность, труд на надрыве, жизнь «на минимуме материальных благ». Они знали душу своего русского народа, знали, что бедность не порок, а несчастье, что нищета ведет не к Богу, а к зависти, лжи, лицемерию. «Богатство перед Богом – великий грех, а бедность – перед людьми», – гласит народная мудрость.

* * *

Несомненно, сто раз согласен с тем, что идеология, в целом общественное сознание, как оно представлено в ценностях, настроениях, самочувствии людей, сказывается на экономике, особенно на мотивации к труду. Сто раз согласен с тем, что основной раздрай сегодня в наших головах, что ныне экономическое развитие предполагает моральное, духовное развитие общества и, прежде всего, оздоровление мозгов и души тех, кто себя считает элитой. Без серьезной проверки на здравый смысл и исторический опыт всех тех идей, которыми живут критики нынешней России, далеко не уедешь.

Согласен с тем, что назрело время для критического анализа посткоммунистического опыта политического и экономического развития. Но я глубоко убежден, что критика и переоценка и 90-х, и последнего десятилетия будут плодотворными, если сами критики, и из либерального лагеря, и из патриотического, займутся оздоровлением своей души, освободятся от различного рода пристрастий, мифов, унаследованных от прошлого. Драма наша не только в том, что Россия сегодня больна душой, что моральная деградация зашкаливает за все пределы, но и в том, что даже те, кто претендует на роль спасителей страны, страдают порой теми же недостатками, что и само общество. Советская образованщина, леность ума и души и правой, и левой оппозиции, на самом деле, сегодня – тоже одно из препятствий на пути оздоровления России.

15 Ильин И. А. Собр. соч. Указ. соч. С. 27.