LS1

Аргумент «Circulus Vitiosus». Крипке сам придумывает контраргумент диспозициониста по отношению к его критике с позиции ad infinitum. Этот контраргумент выглядит следующим образом. Да, – соглашается приверженец теории диспозиций – наше познание ограничено, ограничен и набор наших предрасположенностей к употреблению слова. Однако это лишь, так сказать, эмпирический изъян диспозиционного тезиса. Если продолжить рассуждение на сугубо теоретическом уровне, то логически непротиворечиво представить себе модель некоего идеального опыта, идеального познавательного аппарата, или

– если есть желание сделать акцент на натурализме – идеального мозга, который был бы способен охватить своим взором все возможные случаи употребления языка. Тогда мы бы воочию убедились, что при возникновении вопроса о 68+57 этот мозг был бы склонен выдать ответ 125. Мы бы убедились, что любая последующая предрасположенность к употреблению знака ‘+’ соответствовала бы значению ‘плюс’.

Крипке утверждает, что подобная объяснительная гипотеза диспозиционизма содержит в себе логическую ошибку “порочного круга”. Сперва диспозиционист пытался вывести значение выражения в качестве следствия интроспективного опыта, фиксирующего предрасположенности к употреблению. На основании предрасположенностей мы должны были заключать о том, какое подразумевается значение. Теперь же диспозиционист утверждает, что любой предполагаемый факт предрасположенности будет именно таким и никаким иным, ибо окажется строго детерминированным значением выражения. Таким образом, диспозиционист полагает в качестве основания своего доказательства то, что еще только требуется доказать. Нужно доказать, что значением знака ‘+’ является ‘плюс’. Диспозиционист берется это сделать на основе исследования предрасположенностей к употреблению ‘+’. Когда же его спрашивают, почему ты уверен, что при неограниченном осуществлении языкового опыта предрасположенности будут именно таковыми, он ссылается на то, что они будут соответствовать функции ‘плюс’, ибо именно она является фиксированным значением выражения ‘+’. Но последнее суждение не может выступать в качестве основания. Его истинность диспозиционист как раз и пытался обосновать с помощью своей теории.

Не менее убедительна и критика квалитативной теории. Квалитативная теория утверждает, что значение слова должно представлять собой конкретное актуальное психическое образование – некое особое качество или качественное состояние психики. Именно качественные состояния оказываются наиболее очевидными данностями сознания и именно они должны приниматься во внимание, если мы хотим создать максимально внятное представление о значении. Что может являться качественным состоянием? Головная боль, например. Присутствие данного состояния мы переживаем в психике ясно и отчетливо. Мы можем зафиксировать его появление, проследить его изменения, отметить исчезновение. По отношению к такому психическому феномену, который мы решим именовать значением слова, мы должны быть способны к совершению аналогичных фиксаций. Только в этом случае разговор о значении можно будет считать эпистемически строгим.

В отношении квалитативной теории у Крипке можно выделить три основных критических аргумента:

Аргумент «Образ для образа». Пусть значением слова «красный» выступает конкретное ментальное переживание – созерцание конкретного образа красного – скажем, вот этого яблока. Спрашивается, где начало и где конец корректного представления этого образа? Представление является корректным, если я фиксирую этот образ красного, когда смотрю на яблоко, положив его к себе на ладонь? Или, может быть, тогда, когда оно лежит на столе? Когда я лишь вскользь, на одно мгновение касаюсь его взглядом или когда я пристально всматриваюсь в него? Проблема даже не в том, что мне могут попадаться различные яблоки. Проблема в том, что если мы ограничим универсум всего лишь одним предметом, при созерцании которого мы можем получить образ красного, мы все равно окажемся в ситуации неопределенности, ибо сам конкретный образ допускает множественность пространственных и временных перспектив. Необходим некоторый мета-образ,

11

который бы задавал границы корректного представления образа вот этого красного яблока. Очевидно, что ряд мета-образов может быть продолжен в бесконечность. Данное рассуждение представляет собой экстраполяцию критического аргумента «Аd infinitum» с диспозиционной на квалитативную теорию значения.

Аргумент «Эврика!» Если вследствие предыдущего рассуждения мы оказываемся в затруднении относительно корректной интерпретации ментального образа, то можно предположить, что из этой ситуации все же имеется выход. Следует обратить внимание на единственное переживание, на появление данного образа (или внутреннего чувства) в первый раз в жизни моего сознания в тот момент, когда я освоил правило сложения – т.е.

втот момент, когда я воскликнул: «Эврика!», – и вот именно это переживание и считать значением знака ‘+’ 24. В отношении данной идеи можно высказать, по крайней мере, два скептических соображения: а) сомнительно, что я испытал какое-то отчетливое ощущение

втот момент, когда освоил правило сложения. Сомнительно, что освоение правила сложения, так же, как и освоение концепта ‘красное’, произошло в какой-то четко определенный момент времени; б) если все же предположить, что а) имело место, то еще более сомнительным является то, что я способен удерживать в памяти это ощущение в его первозданном виде на протяжении последующей жизни моего сознания.

Аргумент «Логическая необходимость». Тем не менее, сомнительность вышеопи-

санной идеи не столь надежна, чтобы отрицать притязания квалитативной теории на адекватную интерпретацию значения слова. В самом деле, логически непротиворечиво, хотя эмпирически и маловероятно, предположить, что а) и б) имеют место. Имеется ли в распоряжении Крипке еще какой-нибудь неоспоримый в своей весомости аргумент? Вряд ли исследование американского логика получило бы столь широкую известность, если бы он останавливался на полпути. Аргумент имеется.

Вот что пишет Крипке: «Даже более важным оказывается логическое затруднение, подразумеваемое скептическим аргументом Витгенштейна. Я думаю, что Витгенштейн доказывает не просто, как мы говорили до этого, что интроспекция показывает, что предполагаемое ‘качественное’ состояние понимания является химерическим, но также, что

логически невозможно (или по крайней мере здесь есть значительное логическое затруднение) вообще быть состоянием ‘подразумевать под “плюс” сложение’»25.

Логическая невозможность того, чтобы какое-либо ментальное переживание оказалось значением знака ‘+’, следует из того, что даже если предположить, что а) и б) имеют место, все равно остаётся неопределенность, ибо данное конкретное ощущение, которое я испытал в детстве при выполнении действия 2+2=4, могло презентировать, по крайней мере, сразу две функции – плюс и квус, ибо эти последние в данном арифметическом действии не различимы по определению: «Предположим, я теперь осуществляю частную операцию сложения, скажем ‘5+7’. Есть ли у этого переживания какое-то специфическое качество? Стало бы оно иным, если бы меня обучили выполнять соответствующее квожение? Насколько действительно иным было бы переживание, если бы я выполнил соответ-

ствующее умножение (‘5×7’) иначе, с другим ответом, отличным от того, который я выдал бы автоматически? (Попытайтесь поэкспериментировать сами.)»26.

Суммируя общие эпистемологические выводы скептического аргумента, приведём мнение З.А. Сокулер: «1) содержание сознания следующего правилу человека не является основанием для объяснения того, что означает следованию правилу. Ментальные образы и процессы, которые философы любят привлекать для объяснений, сами суть производное от языка, способов обучения, набора образцов следования данному правилу и прочее; 2) объясняющим и детерминирующим принципов не является также и смысл (интерпретация) правила как особый идеальный объект, который можно якобы рассматривать как ре-

24Ibid, P. 45.

25Ibid, P. 52.

26Ibid, P. 45.

12

зервуар, содержащий детерминации для всех случаев будущих его применений, как критерий того, какое применение правильно, а какое – неправильно»27.

Заключения, к которым приводят вышеприведённые рассуждения, неутешительны, и сам Крипке указывает на то, что «скептический вывод ненормален и невыносим»28. Для скептического аргумента должно быть найдено его скептическое же решение. Однако прежде, чем такое решение может быть найдено, необходимо установить ‘область действия’ аргумента. Нетрудно заметить, что все рассуждения Крипке касаются ситуации, в которой рассматривается изолированный индивид, и касаются невозможности установления критериев, внутренних для индивидуальной языковой практики. Скептический парадокс, если и может быть преодолён, то только в рамках языковой коммуникации, в рамках широкого языкового сообщества. Как пишет А.Ф. Грязнов, «думается, Крипке прав, связав критику Витгенштейна своей ранней трактовки истины с отрицанием им возможности индивидуального следования правилу, например, правилу сложения чисел. Ведь и в самом деле трудно обнаружить такие условия истинности или особые факты, благодаря которым будет иметь место согласие или несогласие с прошлыми намерениями. И поэтому не без основания американский философ утверждает, что аргумент “индивидуального языка” направлен не столько против этого гипотетического языка, сколько против “индивидуальной модели” следования правилу. В последнем случае действия того человека, который якобы следует правилу, оцениваются вне какого-либо указания на его принадлежность сообществу»29.

Решение скептического аргумента может быть связано только с преодолением ‘лингвистической робинзонады’. Вот здесь как раз и приходит на помощь витгенштейновское понятие языковой игры, осуществляемой в рамках определённой формы жизни, разделяемой индивидом с сообществом. Здесь, наверное, резче всего обнаруживается специфика предложенной Крипке интерпретации философии позднего Витгенштена. Понятие языковой игры должно рассматриваться не как основание философии Витгенштейна, а в основном и по преимуществу как ответ на вызов скептического аргумента30. Концепция значения как употребления преодолевает этот аргумент, поскольку употребление всегда осуществляется в рамках коммуникации, где критерием правильности становится согласие или несогласие языкового сообщества. «Правило “живёт” практикой его применения. Именно она является активным определяющим началом. Она определяет, какое следование правильно, а какое – нет»31. Лингвистические же девиации, подобные квусу, корректируются сообществом в рамках совместно разделяемых способов действия. Язык функционирует как социальный организм, и только сообщество может выступать окончательным арбитром при установлении правильности способов употребления языка.

27Сокулер З.А. Проблема “следования правилу”, С.51.

28Kripke S.A. Wittgenstein on Rules and Private Language, P. 60.

29Грязнов А.Ф. Язык и деятельность: Критический анализ витгенштейнианства. – М.: Изд-во МГУ, 1991. –

С. 88.

30Отметим, что похожее решение скептической проблемы Витгенштейна на несколько лет раньше Крипке даётся в Fogelin R. Wittgenstein . – Routledge & Kegan Paul, London, 1976. – P. 138-153. См. также: Холт Дж.

Так чья же всё-таки идея? // Философия науки, № 2(21), 2004. – С. 117-118.

31Сокулер З.А. Проблема “следования правилу”, С.51.

13