steeeppin
.pdfпсихологии открытия как гештальт-переключение. Но при таком подходе остаются в тени логика познавательного движения, которая лежала в основе эйнштейновского
творчества и которая характеризует механизмы перестройки оснований науки в период научной революции.
Попытки предшественников Эйнштейна сохранить прежнюю физическую картину мира не устраняли парадоксов, а лишь переводили их в более глубокий слой оснований науки.
В этом случае обычно возникают противоречия между создаваемой системой знания и идеалами науки, в соответствии с которыми должна строиться теория. Дополнительные принципы, вводимые в картину мира для объяснения новых явлений, предстают в качестве постулатов ad hoc. Постоянное использование таких
постулатов при обнаружении новых явлений порождает опасность неупорядоченного умножения исходных принципов теоретического исследования. В
пределе при таком умножении количество принципов может начать уравниваться с количеством эмпирических фактов, объясняемых с помощью данных принципов, что разрушает саму идею теоретического объяснения.
Критика Эйнштейном представлений классической физики была во многом стимулирована осознанием указанного парадокса. В свою очередь, это осознание предполагало особую позицию исследователя. Он должен был выйти из сферы
специально научных проблем и рассмотреть их в аспекте закономерностей процесса познания, т. е. обратиться к языку философско-методологического анализа. Познавательная деятельность, направленная на перестройку оснований науки,
всегда предполагает такого рода смену исследовательской позиции и обращение к философско-методологическим средствам (см. рис. 7).
Рис. 7.
Эйнштейн исходил из методологического постулата, что теория не только должна удовлетворять нормативу опытного обоснования, но и, в идеале, должна быть организована так, чтобы многообразие самых разнородных явлений
объяснялось и предсказывалось на основе относительно небольшого числа принципов, схватывающих сущность исследуемой реальности.
На более поздних этапах своего творчества (уже после создания специальной теории относительности) Эйнштейн обозначал эти методологические критерии, в соответствии с которыми должна создаваться физическая теория, как требования ее опытного подтверждения и внутреннего совершенства[4]. Оба этих требования он
обосновывал в качестве глубинных характеристик научного исследования и по существу рассматривал их как экспликацию инвариантного содержания идеалов науки, которое регулирует теоретический поиск на всех этапах развития естествознания.
Обоснование указанных требований в качестве универсально значимых характеристик идеала естественнонаучной теории предполагало анализ природы теоретического познания. К этому анализу Эйнштейн неоднократно обращался в различные периоды деятельности, уточняя и развивая представления о путях формирования научной теории. Теоретическое воспроизведение существенных сторон реальности, согласно Эйнштейну, осуществляется путем творческого поиска небольшого набора принципов, на базе которых развертывается вся остальная концептуальная конструкции теории. Сами же эти принципы могут быть лишь “навеяны” опытом, но не выводятся непосредственно из опытных фактов индуктивным путем. Они являются результатом активной перестройки исторически накопленных концептуальных средств, которые развиваются в самом процессе познания и во многом определяют характер создаваемой теории. Теория, чтобы быть истинной, должна опираться на опыт. Но одна и та же сфера опыта может быть описана различными теориями, и каждая из них дает свое видение фактов. Поэтому
опытное подтверждение, согласно Эйнштейну, необходимо, но не достаточно для того, чтобы принять теорию. Нужно еще внутреннее совершенство теоретической конструкции.
В развитой форме эта концепция была изложена в эйнштейновских трудах уже после построения специальной теории относительности (СТО). По-видимому, в
период становления СТО многие из идей указанной концепции были еще в зародышевом состоянии. Имеются веские основания считать, что идея о
невыводимости теоретических принципов непосредственно из опыта была выработана Эйнштейном только в период создания общей теории относительности (ОТО)[5]. Но особую роль принципов в теоретическом познании Эйнштейн осознавал всегда. Через все этапы его творчества проходит убеждение в существовании глубинных закономерностей природы, которые призвана выявить наука и которые отражаются в науке в форме принципов.
Показателем соответствия теоретических принципов исследуемой реальности служит, по Эйнштейну, не только дедуктивная выводимость из них отдельных следствий, подтверждаемых опытом, но и охват принципами как можно более широкого многообразия фактов. Принципы, положенные в основу физического исследования, должны отражать “общие черты огромного множества экспериментально установленных фактов”[6].
Такого рода представлений было уже достаточно, чтобы обосновать
универсальность идеала опытного подтверждения и внутреннего совершенства теории. Последующая эволюция гносеологических взглядов Эйнштейна лишь уточняла это обоснование, включая в него новые, более глубокие аспекты понимания взаимосвязей теории и опыта.
Выделив универсальные характеристики идеала теоретического объяснения и теоретической организации знаний (опытное обоснование и внутреннее совершенство теории) , Эйнштейн с этих позиций проанализировал ситуацию, сложившуюся в физике к началу XX века.
Введенные в электродинамике Лоренца гипотезы (“объясняющие” изменение длин и временных интервалов) Эйнштейн расценил как типичные постулаты ad hoc,
посредством которых лишь формально устраняются противоречия между теорией и опытом и которые являются “искусственным средством спасения теории”[7].
Лоренцевская электродинамика движущихся тел не удовлетворяла идеалу теоретической организации, а поэтомунуждалась в коренной перестройке. Но такая перестройка предполагала изменение фундаментальных понятий ипредставлений, на которых основывалась физическая картина мира.
Поскольку эти понятия онтологизировались, их пересмотр предполагал постановку вопроса об их отношении к реальности. В результате вновь возникала ситуация, когда философский анализ был необходимым предварительным условием решения конкретно-научных задач.
Создатель теории относительности не раз подчеркивал, что понятия науки должны описывать реальность, существующую независимо от нас. Мы видим
реальность через систему понятий и поэтому часто отождествляем понятия с реальностью, абсолютизируем их. Между тем опыт развития науки свидетельствует, что даже наиболее фундаментальные понятия ипредставления науки “никогда не могут быть окончательными”. “Мы всегда должны быть готовы изменить эти представления, т. е. изменить аксиоматическую базу физики, чтобы обосновать факты восприятия логически наиболее совершенным образом”[8].
Такого рода философская критика понятий и принципов физической картины мира служит предпосылкой ее последующей коренной перестройки.
Но роль философско-методологического анализа в период перестройки оснований науки не ограничивается только критическими функциями. Этот анализ
выполняет также конструктивно-эвристическую функцию, помогая выработать новые основания исследования. Новая картина мира не может быть получена из нового эмпирического материала чисто индуктивным путем. Сам этот материал организуется и объясняется в соответствии с некоторыми способами его видения, а этот способ задает картина мира. Поэтому эмпирический материал может лишь обнаружить несоответствие старого видения новой реальности, но сам по себе он еще не указывает, как нужно изменить это видение. Формирование новой картины мира требует особых идей, которые позволяют перегруппировать элементы старых представлений о реальности, элиминировать часть из них, включить новые элементы с тем, чтобы разрешить имеющиеся парадоксы и ассимилировать накопленные факты. Такие идеи формируются в сфере философско-
методологического анализа познавательных ситуаций науки и играют роль весьма общей эвристики, обеспечивающей интенсивное развитие исследований.
Эвристическая роль методологических идей
Известно, что формирование теории относительности было связано с применением ряда методологических принципов, которые сыграли эвристическую роль в становлении новых идей физики[9]. Эти принципы (простоты, наблюдаемости, инвариантности идр.) представляли собой итог философского
анализа процесса научного исследования ипроцедур формирования физических понятий. Их можно рассматривать как методологические регулятивы, которые
являются своеобразной конкретизацией философских идей применительно к запросам и потребностям соответствующей области естествознания. Система таких
регулятивов выражает в эксплицитной форме определенные нормы познавательной деятельности и целенаправляет перестройку ранее сложившейся в науке физической картины мира.
Ретроспективно оценивая процесс создания специальной теории относительности, Эйнштейн подчеркивал, что фундаментальную роль в ее построении сыграл гносеологический постулат: “понятия и суждения имеют смысл лишь постольку, поскольку им можно однозначно сопоставить наблюдаемые факты. (Требование содержательности понятий и суждений)”[10]. Этот постулат правомерно рассматривать как одну из формулировок принципа наблюдаемости.
Известно, что принцип наблюдаемости широко пропагандировался Э. Махом, который видел в нем выражение своей концепции теории и опыта (теория, по Маху, есть сжатая сводка опытных данных, которые, в свою очередь, истолковывались как ощущения познающего субъекта).
Эйнштейновская трактовка принципа наблюдаемости отличалась от трактовки Маха, поскольку вытекала из иной концепции научного познания и схватывала ряд реальных моментов формирования теории и ее отношения к опыту.
Во-первых, требуя обосновывать теоретические понятия наблюдаемыми фактами, Эйнштейн иначе, чем Мах, понимал природу факта. В отличие от Маха он не сводил факты к ощущениям наблюдателя, а рассматривал их как зафиксированные наблюдателем явления физического мира, которые обнаруживаются в процедурах эксперимента и измерения. В своих первых работах, посвященных изложению СТО, Эйнштейн часто применял для обозначения наблюдаемого факта термин “событие”. Этот же термин широко использовался Махом. Но у Маха событие понимается как переживание субъекта, а у Эйнштейна
— как физическое явление, регистрируемое в эксперименте и наблюдении. Во-вторых, Эйнштейн ни в начальный, ни в поздние периоды своего творчества
не сводил теорию к “сжатой сводке опытных данных”. Его гносеологическая
платформа базировалась на признании объективного существования природы и независимости законов физического мира от познающего субъекта. Поиск принципов, выражающих эти законы, являлся для него главной целью физического
исследования. Характеризуя в “Автобиографических заметках”[11] начальную стадию сформирования СТО, Эйнштейн подчеркивал, что побудительным мотивом, приведшим его к этой теории, было стремление “докопаться до истинных законов путем конструктивных обобщений фактов”, причем конструктивное обобщение понималось им как “открытие общего формального принципа”, который “может привести нас к надежным результатам”. Идея наблюдаемости с этой точки зрения означала нахождение корреляций между принципами, составляющими ядро теории, и экспериментально-измерительными процедурами, в системе которых формируется опытный факт.
Позднее, развив концепцию индуктивной невыводимости теоретических принципов непосредственно из опытных данных, Эйнштейн внес новые уточнения в свое понимание наблюдаемости. Он подчеркивал, что само ядро теории определяет, какую именно сферу опыта необходимо привлечь для обоснования ее понятий.
Принцип наблюдаемости не означал, что каждое понятие теории во всех своих определениях должно быть с самого начала введено как схематизация опыта. На
стадии гипотезы теоретическая конструкция создается на основе выработанных наукой концептуальных средств путем преобразования ранее сформированных ею понятий в новые. На первых порах часть этих новых понятий может не
удовлетворять принципу наблюдаемости и включаться в теорию в качестве вспомогательных элементов. Но когда уже очерчено ядро теории, тогда понятия, составляющие это ядро, должны быть введены в соответствии с требованиями наблюдаемости.
Принцип наблюдаемости представлял собой методологический норматив, выражающий идеал опытного обоснования теории. В то же время он был связан и с теми идеалами теоретического объяснения и организации знаний, которые Эйнштейн характеризовал как внутреннее совершенство теории. Требуя элиминировать из ядра теории понятия, не удовлетворяющие операциональным критериям, принцип наблюдаемости указывал пути минимизации фундаментальных понятий, посредством которых объясняются опытные факты.
Известно, что сама установка на минимизацию фундаментальных теоретических понятий, объясняющих факты, формулируется как принцип простоты. Этот принцип представляет собой норматив, непосредственно выражающий идеал “внутреннего совершенства теории”. Таким образом, между принципами наблюдаемости и простоты имеется связь, что свидетельствует об определенной системной организации методологических регулятивов, эксплицирующих нормы научного познания.
Всистеме таких регулятивов отдельные элементы играют различную роль на разных стадиях теоретического поиска. В современной физике на стадии формирования концептуального ядра теории, когда идет поиск математического аппарата и первичных гипотетических моделей, призванных обеспечить его интерпретацию, принцип простоты часто играет доминирующую роль, а принцип наблюдаемости — подчиненную. На стадии же обоснования гипотетического ядра создаваемой теории, когда уже очерчена область опыта, на которую должно опираться это ядро, начинает доминировать принцип наблюдаемости. Он
обеспечивает уточнение и перестройку фундаментальных теоретических понятий и целенаправляет формирование новой теории в ее завершенном виде.
Вфилософско-методологической литературе уже отмечалось то обстоятельство,
что при построении Эйнштейном общей теории относительности принцип наблюдаемости не играл той решающей роли, которая принадлежала ему в создании специальной теории относительности[12]. Объяснить этот факт можно тем, что при
построении ОТО основная задача состояла в выработке математического аппарата и
вформировании первичного концептуального ядра теории, тогда как работа
Эйнштейна над созданием СТО была начата, когда основа математического аппарата будущей теории (преобразования Лоренца) и первоначальная интерпретация этого аппарата был уже сформирован, а к новой теории приводила перестройка этой первоначальной интерпретации, порождавшей парадоксы.
Принципы наблюдаемости и простоты — принципы не только современной, но и классической физики. В них можно выделить как некоторое инвариантное содержание, характеризующее универсальные, устойчиво воспроизводящиеся черты познавательных установок физики, так и конкретизирующий слой положений,
которым различаются исторические этапы развития науки и который выражает стиль физического мышления, господствующий на каждом таком этапе.
Переход от классической к современной физике сопровождался перестройкой указанного конкретизирующего слоя, что соответствовало перестройке норм физического исследования, формированию новых познавательных установок, обеспечивших прогресс науки.
Вметодологических исследованиях уже отмечалось, что конкретное содержание принципа простоты изменялось в истории науки[13]. Как известно, принцип простоты был сформулирован еще в XIII столетии У.Оккамом в виде требования не умножать сущностей сверх меры при объяснении явлений (“бритва Оккама”). В классическом естествознании это требование сохранилось, но было соединено с особой системой интерпретирующих положений: идея минимизации теоретических принципов выводилась из постулата “онтологической простоты природы”, а
критериями соответствия логической простоты теории простоте природы считались не только проверяемость опытом и широта охвата принципами объясняемых и предсказываемых явлений, но и наглядность принципов.
Всовременном естествознании последний критерий уже не принимается в качестве решающего. В то же время математизация современной физики и широкое
применение в ней метода математической гипотезы ввели новый слой конкретизирующих положений в принцип простоты, связав его с принципами инвариантности и симметрии.
Конкретное содержание принципа наблюдаемости также изменялось в процессе исторического развития физики. В период создания СТО перестройка этого содержания соответствовала формированию нового идеала обоснования теории, что,
всвою очередь, знаменовало переход от классического к современному стилю мышления. Этот переход наметился уже в первоначальных версиях эйнштейновской трактовки наблюдаемости. Он был связан со становлением особого способа построения и обоснования концептуального ядра физической теории.
Указанное ядро можно определить (опираясь на проведенный выше анализ структуры теоретического знания) как фундаментальную теоретическую схему, отображенную на картину мира. Понятия, образующие ядро теории, включают определения, в которых выражается связь между признаками идеальных объектов теоретической схемы и объектов картины мира. Поэтому анализ фундаментальных
понятий теории с позиций принципа наблюдаемости сопряжен с выявлением опытных оснований физической картины мира, экспликацией операционального фундамента тех признаков, которыми наделены ее идеальные объекты, получившие онтологический статус. Картина мира обосновывалась опытом и в классической физике, но это обоснование понималось как проверка в экспериментах и измерениях следствий, выводимых из принципов картины мира.
Новый подход, с позиций которого Эйнштейн приступил к построению теории относительности, был основан на требовании селективного операционального контроля за понятиями и принципами физической картины мира. Он не сводился к указанию на конкретные эксперименты и измерения, которые подтверждают эту картину, а предполагал выявление существенных черт всей экспериментально-
измерительной практики, в рамках которой должны обнаруживаться постулированные картиной мира характеристики исследуемой реальности. Хотя
Эйнштейн в своих методологических экспликациях четко не формулировал описанного понимания наблюдаемости, его исследовательская практика свидетельствует в пользу такого рода понимания. Она была ориентирована на анализ глубинных предпосылок и оснований экспериментально-измерительных процедур, составляющих эмпирический базис физической картины мира.
Эту сторону дела мы рассмотрим более подробно. Экспериментально-
измерительные процедуры физики всегда основаны на некоторых явно или неявно принимаемых допущениях относительно особенностей проводимого исследования. Эти допущения имеют сложную структуру. В их состав включаются положения о том, какими возмущающими воздействиями можно пренебречь (или учесть их) в той или иной конкретной ситуации измерения, чтобы могли быть воспроизведены изучаемые состояния объекта (и зафиксированы соответствующие его параметры).
Допущения такого типа основаны на использовании конкретных физических законов и, как правило, четко эксплицируются исследователем. Например, при
измерении температуры термометром принимаются во внимание возможные изменения шкалы термометра при его контакте с нагретым телом и на основе закона линейного расширения определяются поправки, которые учитываются при градуировке шкал.
Но в состав допущений, на которых основаны измерительные процедуры, входят и весьма общие постулаты, которые чаще всего воспринимаются
исследователем как нечто само собой разумеющееся и не формулируются в явном виде. К числу таких постулатов относятся глубинные основания физического измерения, выражающие саму их природу, то общее, что существует у различных конкретных видов экспериментально-измерительных процедур.
Экспликация указанных оснований и их анализ осуществляются в системе философско-методологических средств, на стыке между физикой и философией.
Глубинные основания измерения предстают на каждом этапе развития науки в качестве своего рода “презумпций” исследования. Такими презумпциями являются, например, постулаты объективной воспроизводимости эксперимента и законосообразности явлений, исследуемых в эксперименте и наблюдении (подчиненность этих явлений законам природы).
Физическое исследование предполагает принципиальную возможность “рассечения” в эксперименте сложной “суперпозиции” законов природы путем подбора условий, в которых сводится к минимуму действие побочных и
затемняющих факторов и проявляется в максимально удобной для наблюдения форме действие исследуемых законов. Этот постулат о фрагментации и локализации изучаемых процессов дополняется в физике еще одной презумпцией — убеждение, что законы природы, управляющие наблюдаемыми процессами, могут быть выражены на языке математики. Причем многообразие наблюдаемых явлений
может быть описано и объяснено посредством относительно простых математических формулировок физических законов.
Постулаты указанного типа выражают нормы, лежащие в самом фундаменте физического познания. Между ними как глубинным слоем принципов экспериментально- измерительной деятельности и слоем допущений, основанных на применении конкретных физических законов, лежат промежуточные слои.
В частности, можно выделить слой физических принципов, которые имеют более общий характер, чем физические законы, но по отношению к
фундаментальным постулатам физического исследования выступают в качестве их конкретизации. Например, постулат вопроизводимости эксперимента конкретизируется с помощью принципов, согласно которым одни и те же опыты
могут быть повторены в различных точках пространства и в различные моменты времени. Такого рода утверждения представляются очевидными: в Париже и в Москве один и тот же эксперимент даст одинаковые результаты; опыты Гюйгенса, в которых изучались соударение упругих тел или колебания маятника, могут быть воспроизведены и в наше время, более чем через триста лет после первого их осуществления.
Но за внешней очевидностью таких утверждений скрыты весьма сильные допущения относительно природы физического мира. Так, утверждение о
принципиальной воспроизводимости эксперимента в различные моменты времени означает, что все временные точки эквивалентны друг другу, т.е. что физические законы действуют одинаково во всех этих точках. Тем самым вводится онтологический принцип однородности времени, связанный с постулатом о неизменности физических законов. А это означает, что при исследовании процессов
природы физика абстрагируется от идеи эволюции и рассматривает физический мир вне его исторического развития (развитие предполагает формирование во времени качественно различных уровней организации мира и соответствующих законов, так что каждый новый уровень, возникая на основе ранее сложившихся, затем оказывает на них обратное воздействие, трансформирует их: тем самым в процессе развития не только возникают новые законы функционирования объектов, но и могут
видоизменяться ранее сформировавшиеся законы при наложении на них новых связей) .
Здесь мы сталкиваемся с одной из важнейших особенностей принципов измерения. Их система вводит идеализированную и весьма общую схему экспериментально-измерительных процедур, посредством которых выявляются существенные черты исследуемой реальности. Но вместе с этой схемой, а вернее, в соответствии с ней создаются представления физической картины мира.
Принципы и постулаты измерения выступают в качестве конкретизации (применительно к специфике физического исследования) особенностей метода, которые выражены в идеалах и нормах науки.
Фундаментальные постулаты измерения выражают наиболее общие и глубинные основания этого метода, конституирующие физику как науку. Конкретизирующий их слой принципов выражает те особенности метода, которые
характерны для определенного этапа развития физики и которые могут пересматриваться на других этапах развития, при вовлечении в сферу физического познания новых типов объектов.
Поскольку коррелятивно схеме метода вводятся представления о физических процессах, выраженные в картине мира, постольку, приняв те или иные принципы измерения, физик неявно принимает и ряд онтологических постулатов. С этих позиций ясно, что анализ и пересмотр принципов измерения в конечном счете влечет за собой пересмотр онтологических схем, принимаемых физикой на том или ином этапе ее исторической эволюции.
Вклассической физике такой анализ, как правило, не проводился в явном виде. Изменения, которые вносились в картину мира, выступали в качестве гипотез, проходивших затем длительную проверку опытом. Процесс такой проверки и
развитие на этой основе картины мира постепенно и незаметно для исследователя коррелировали онтологические постулаты со схемой измерения, которая неявно лежала в основе соответствующих опытов.
Всовременной физике сложился иной путь теоретического освоения объектов. Принципы картины мира вводятся так, что их скоррелированность со схемой метода фиксируется в явном виде. При таком подходе перестройка картины мира начинается с экспликации и анализа принципов экспериментально-измерительной деятельности.
Новый подход к физике утвердился не сразу. В период формирования СТО он выступал в первоначальной, еще не достигшей зрелости форме. Лишь после построения СТО и ОТО и особенно в период формирования квантовой механики, когда Н. Бором была развита концепция дополнительности, новый подход к
построению концептуального ядра физической теории приобрел отчетливые очертания.
Указанный подход утверждался как новый идеал обоснования теории, который,
сохраняя само требование эмпирического обоснования ее фундаментальных понятий, предполагал особую (отличную от принятой в классической физике) интерпретацию этого требования.
Становление и развитие нового идеала сопровождалось формированием соответствующих ему норм и экспликацией последних в форме методологических принципов. Принцип наблюдаемости представлял собой такую экспликацию.
Причем по мере развития современного идеала обоснования теории развивалось содержание и принципа наблюдаемости. Вначале он выступал в форме “полуклассического” принципа, поскольку мог согласовываться с традиционной трактовкой теоретических понятий как почерпнутых непосредственно из опыта. Впоследствии, когда построение ОТО обнаружило специфику становления копцептуального ядра физической теории, принцип наблюдаемости был
скорректирован Эйнштейном с учетом идеи об индуктивной невыводимости теории непосредственно из опытных данных.
Развитие принципа наблюдаемости было связано не только с уточнением сферы и особенностей его действия на разных стадиях теоретического поиска, но и с выявлением его связей с другими нормативными принципами физики. В частности,
использование принципа наблюдаемости в исследовательской практике предполагало анализ презумпций и принципов измерения, в соответствии с которыми должны были вводиться в теорию ее фундаментальные конструкты. В
ходе такого анализа содержание принципа наблюдаемости развертывалось через экспликацию целой системы нормативных принципов, посредством которых формулировались постулаты измерения.
Таким образом, выработка методологических принципов, выражающих новые нормы научного познания, представляет собой не одноразовый акт, а довольно сложный процесс, в ходе которого развивается и конкретизируется исходное содержание методологических принципов. В начальной фазе они могут не выступать в качестве альтернативы традиционному способу исследования, и лишь
по мере развития они все отчетливее предстают как оппозиция старому стилю мышления.
Условием же выработки новых нормативных принципов, меняющих стратегию теоретического поиска, является зарождение внутри старого способа мышления новых идеалов научности. Эти идеалы выражают новое понимание целей исследования, а формирующиеся на их основе нормы указывают на способы достижения таких целей.
Поскольку идеалы и нормы исследования включаются в культуру благодаря философскому обоснованию, постольку формирование новых идеалов и норм всегда
предполагает перестройку прежних и выработку новых философских оснований науки.
В этом отношении показательно, что современный путь теоретического
исследования и современный идеал эмпирического обоснования теории во многом были результатом осмысления и философского анализа процессов, которые
проявились уже в классическом естествознании в связи с ускорением темпов развития науки.
Философские предпосылки перестройки оснований науки
ВXIX столетии усилиями практически одного поколения ученых была
осуществлена довольно радикальная перестройка естественнонаучной картины мира. Вначале, в связи с отказом от концепции невесомых субстанций, таких как теплород, электрический и магнитный флюиды, была видоизменена господствовавшая в физике механическая картина мира. Затем она была преобразована в электродинамическую. Изменились не только представления о “субстрате” физических процессов (из обширного семейства невесомых остался только мировой эфир). Изменились взгляды и на природу физического взаимодействия: принцип близкодействия постепенно вытесняет старые представления о мгновенной передаче сил в пустоте, различные виды сил начинают рассматриваться как превращающиеся друг в друга.
Аналогичные процессы перестройки видения реальности протекали в соседних с физикой науках. Из научной картины мира элиминировались представления о флогистоне и различных биологических флюидах как особых субстанциях — носителях “химических” и “биологических сил”. Устанавливались связи между физикой и химией на базе атомистических представлений. Химические процессы постепенно начинают рассматриваться как фундамент биологических явлений. В биологии формируется картина эволюции живых организмов, которая окончательно
утверждается после создания теории Дарвина и вызывает радикальные сдвиги в естественнонаучной картине мира.
Все эти процессы пересмотра “онтологических постулатов” естествознания, осуществившиеся за относительно короткий период эволюции науки, обнажили ряд важных особенностей формирования научной теории. Выяснилось, что одни и те же
законы природы могут быть выражены с помощью различных понятий и что альтернативные системы теоретических постулатов могут до определенного момента опираться на одни и те же опытные факты и служить основанием для формулировки законов, объясняющих эти факты. Например, феноменологическая термодинамика, опирающаяся на концепцию теплорода, с успехом объясняла и предсказывала многие эмпирически фиксируемые явления. Переход к молекулярно- кинетической теории теплоты дал иное объяснение тех же явлений. Причем
математические выражения законов в целом ряде случаев сохранились и перешли в новую теорию, хотя и получили в ней иную интерпретацию.
Вэлектродинамике длительное соперничество альтернативных исследовательских программ (Ампера — Вебера, с одной стороны, и Фарадея — Максвелла, с другой) показало, что возможны различные формулировки законов электричества и магнетизма. Победа полевой концепции Фарадея — Максвелла не означала, что законы, сформулированные на основе онтологических постулатов программы Ампера — Вебера (законы Кулона, Ампера, Био — Савара и др.), были неадекватны исследуемым закономерностям физического мира.
Таким образом, естествознание поставило проблему выбора и обоснования онтологических постулатов, на базе которых развертывается исследование. В
качестве ее важнейшего аспекта возникал вопрос об онтологическом статусе фундаментальных абстракций, лежащих в основании картины мира. Многие такие абстракции, ранее воспринимавшиеся в качестве адекватной копии фрагментов объективного мира, утрачивали онтологический статус и представали в качестве гипостазированных объектов. Судьба флогистона, теплорода, электрического и магнитного флюидов была весьма показательным проявлением этого процесса. Характерно, что отказ от субстанциализации различных “типов сил” породил довольно радикальную программу перестройки физической картины мира. Многие (и довольно авторитетные) физики в конце XIX века начинают выражать сомнение в правомерности онтологизации понятия силы, которое традиционно входило в качестве важнейшего компонента в физическую картину мира. Кирхгоф предложил
исключить силу из числа фундаментальных понятий физики, сохранив ее только в качестве производного, вспомогательного понятия. Герц сознательно ориентировался на эту программу при построении своей механики.
Обсуждение проблемы выбора постулатов теории и обоснования фундаментальных понятий науки стимулировалось не только революциями в естествознании XIX века, но и прогрессом математики рассматриваемого исторического периода. Открытие неевклидовых геометрий и последующее
применение в математике аксиоматического метода в его формальном и формализованном вариантах обнаружило недостаточность критериев наглядности для выбора аксиом теории и остро поставило проблему существования постулируемых математических объектов.
Наука XIX столетия, значительно ускорившая темпы своего развития по сравнению с предшествующей эпохой, все чаще сталкивалась с ситуациями, в которых идеалы классического естествознания обнаруживали свою ограниченность. Эти идеалы сложились в культуре ХVI—ХVII веков и доминировали в эпоху Просвещения, выражая ориентацию познания на активное постижение мира. Само
это постижение интерпретировалось в качестве раз и навсегда данной природной способности человеческого разума воспроизводить сущность вещей, опираясь на опыт, и усматривать в опытных данных действие законов природы.
Относительно медленные темпы развития техногенной цивилизации на ранних стадиях ее истории по сравнению с современными не приводили в классической науке к частым перестройкам ее оснований[14] (сформировавшиеся в эпоху научной революции XVII столетия основания научного поиска устойчиво транслировались вплоть до XIX в.).
В силу этого естественным было восприятие сложившихся идеалов и норм познания в качество выражения самой природы мыслительной деятельности человека, которая рассматривалась как неизменная в своей основе. До тех пор, пока
динамика общественного развития не обнажила зависимостей познавательной деятельности от социальных условий, в которых она осуществляется, наука и
философия специально не рассматривали социальных детерминаций человеческого познания, не выявляли тех социальных предпосылок, которые формируют особенности интеллектуального освоения мира в каждую историческую эпоху. Деятельностно-практическая природа научного познания, зависимость вырабатываемых наукой представлений об объектах от операциональных структур,
мировоззренческих факторов и ценностей соответствующей эпохи оставались в тени и не были предметом рефлексии в науке и философии классического периода.
Отсюда вытекала характерная для этого периода трактовка идеалов и норм объяснения и обоснования знаний. Идеалы и нормы, конституирующие науку в качестве специфической формы познания (такие, как требование объективности и предметности знания, эмпирической проверки и т.д.), связывались с их особой интерпретацией. Считалось, что объективность и предметность теории достигается тогда, когда в “твердо установленных” фактах рассуждение выявляет сущностные характеристики, элиминируя из объяснения все, что относится к субъекту и процедурам его деятельности. Обоснованность теоретических знаний
рассматривалась как способность объяснять и предсказывать факты и базироваться на самоочевидных принципах, почерпнутых из опыта.
Философская классика XVII — первой половины XIX века выдавала эти установки естествознания за выражение самой природы бытия и мышления. Особую роль в системе обоснования отмеченных установок в качестве “единственно возможных” идеалов и норм научности сыграл метафизический механистический материализм, принципы которого вплоть до XIX столетия выступали в качестве методологической базы естественнонаучного исследования. Лишь ускорившееся