Белое дело барона Унгерна

вызывали со стороны Сазонова недоверие и тревогу. Однако действительность требовала перемен и те, кто представлял Белую Россию в Омске, Владивостоке и Чите были, нередко, гораздо объективнее парижских

инью-йоркских политиков.

Вначале 1919 г. на страницах омского журнала «Иртыш» появилась серия статей, посвященных российско-монгольским отношениям. Авторами были русский журналист из ургинской колонии М. Волосович и казачий офицер Е. Сергеев, служивший в охранной сотне русского консульства в 1912-1914 гг. В статьях высказывалась серьезная тревога из-за утраты российского влияния в Халхе и Кобдо, рисовалась довольно безотрадная перспектива: усиление влияния «революционного» Китая, оккупация им Внешней Монголии, поддержка китайской администрацией большевицкой агентуры в Монголии и помощь партизанам Забайкалья и Семиречья, параллельно с ростом экономического и финансового влияния Японии. В качестве выхода предлагалось всемерное усиление «российского влияния», не только в рамках Кяхтинского соглашения, но и путем ввода российских войск в Монголию (16).

Можно утверждать, что взгляды авторов разделялись многими в колчаковском правительстве. Но еще ближе они казались атаману Семенову. В качестве противовеса «антироссийским силам» он решил использовать идею возрождения монгольского государства под протекторатом Белой России. В феврале 1919 г. на станции Даурия произошло событие, подлинный смысл которого можно было понять только в случае победы Белого дела.

«Великая Монголия», претендовавшая на преемственность от державы Чингисхана, была провозглашена в результате съезда монгольских князей и правителей ряда областей Монголии и Бурятии. Сведения о том, что Халха не прислала своих представителей на съезд и, тем самым, проигнорировала его, нельзя считать бесспорными. В сообщениях Штаба атамана Семенова отмечается присутствие на конференции уполномоченных Халхи, но, очевидно, только как наблюдателей (17).

Великая Монголия провозглашалась федеративной монархией во главе с одним из авторитетных духовных лидеров - Нэйсэ-гэгэном. В нее должны были войти Внутренняя и Внешняя Монголия, а также Барга (северовосточная Монголия в составе Китая) и Бурятия (последнее и вызвало недовольство белого Омска). Столицей предполагалось сделать г. Хайлар (центр Барги). Сформировалось Временное правительство монгольского государства. Семенова избрали Верховным Уполномоченным Монголии, преподнеся ему титул Вана - Светлейшего князя Монголии («…и подарили ему белого иноходца и шкуру очень редкого белого бобра – ценные талисманы, которые преподносятся самым высоким лицам») (18). Таким образом, на съезде наметилась схема устройства политической власти в Монголии – теократическая монархия, «вторым лицом», командующим вооруженными силами которой должен стать представитель российского Белого движения (в 1919 г. это был Семенов, а в 1921 г. им станет Унгерн).

Семенов незамедлительно собрался отправить делегацию в Версаль, чтобы на проходящей в это время мирной конференции «добиться признания

самостоятельности Монголии, предъявить и утвердить флаг Монголии в древнейшем его виде» (19). Атаман стремился доказать, что «большевицкий пожар» из России, рано или поздно охватит Европу и Америку. Большевизм в Китае или в Индии взорвет весь мир. Поэтому независимая Монголия может стать великолепной защитой Азии от «большевицкой болезни», оплотом стабильности в регионе. Но Антанта не ответила на призыв атамана.

Не добившись признания мировых держав, Семенов продолжал считать решения Даурской конференции очень важными. Во-первых, он получал теперь возможность комплектовать свои воинские части монголами, так как они «…отличаются большой храбростью в боях и совершенно не поддаются большевицкому воздействию». Образовавшиеся, таким образом, резервы предполагалось отправить на помощь Колчаку, на Урал и в Сибирь. Во-вторых, атаман мог эффективно контролировать поставки монгольского продовольствия, поскольку в связи с массовой убылью скота за время мировой и гражданской войн в Забайкалье «значение монгольского мясосырьевого рынка стало колоссальным» (20).

Русско-китайская «холодная война».

Неправомерно утверждать, что создание «Великой Монголии» всецело заслуга Семенова, хотя ему принадлежит первенство в формировании монгольской контрреволюционной государственности. Л.

Юзефович привел слова казачьего офицера Гордеева: «…Семенов мечтал в интересах России образовать между ней и Китаем особое государство. В его состав должны были войти пограничные области Монголии, Барга, Халха и южная часть Забайкальской области. Такое государство, как говорил Семенов, могло бы играть роль преграды в том случае, когда бы Китай вздумал напасть на Россию ввиду ее слабости…» (21). Но планы создания независимого монгольского государства, «панмонголизм», как идеология, зародились задолго до 1919 г. Проблема заключалась в том, кому раньше и эффективнее удастся использовать стремление монголов к независимости. В этом атаман Семенов и монгольская элита действовали заодно.

Что касается бурятской автономии, то омских дипломатов не устраивала ее форма – вхождение в состав «Великой Монголии», и, следовательно, выход из состава «Единой, Неделимой России». Более перспективным и безопасным для целостности государства (а также выгодным с военной точки зрения) колчаковскому правительству представлялся вариант Бурятии как отдельного казачьего войска. Об этом шла речь на сентябрьском (1919 г.) бурятском съезде. Такие же права предполагалось распространить впоследствии и на Урянхайский край (Туву) (22).

Весной 1919 г., накануне, как казалось, признания мировыми державами колчаковского правительства в качестве всероссийского, официальный Омск решил показать пример дипломатической выдержки. Не успели высохнуть чернила на декларации о создании «Великой Монголии» а

управляющий МИД И.И. Сукин поспешил отмежеваться от Даурской конференции, заявив о верности Кяхтинскому соглашению. В письме в Омск 28 марта 1919 г. кн. Кудашев писал, что панмонгольское движение может спровоцировать Китай на ввод войск во Внешнюю Монголию, ведь у Китая никогда не ослабевало «вожделение возвратить обращенные Россией в буферные государства Халху и Баргу под свое непосредственное управление».

Оценивая позицию Омска, следует все же иметь в виду, что непримиримых оппонентов идеи Семенова о создании в Забайкалье некоего «барьера» против «революционного» Китая не было. Существовали лишь разногласия по статусу Бурятии и Урянхайского края. Но пока Омск, Чита, Урга и Париж обменивались телеграммами, щепетильно опасаясь нарушить «кяхтинские конвенции», Пекин начал действовать…

Еще в июле 1918 г. в Ургу был введен батальон китайской пехоты. Это стало первым, по существу, беспричинным нарушением Кяхтинского соглашения со стороны Китая, ведь никто со стороны России не посягал тогда на суверенитет Халхи. Занятая внутренними проблемами Белая Россия отреагировала на это лишь протестом управляющего МИД Временного Сибирского правительства Ю.В. Ключникова. Российский генконсул Орлов получил заверения со стороны министра иностранных дел Монголии ЦэрэнДоржи в верности соглашению 1915 г. Инцидент замяли, но китайские солдаты в Урге остались. Новым поводом для китайских властей стала Даурская конференция. Принимая декларативные заявления Семенова и

монгольских князей за официальную позицию России, Пекин заявил о готовности ввести дополнительные воинские контингенты во Внешнюю Монголию. Таким образом, Кяхтинские соглашения оказались проигнорированными. На запрос кн. Кудашева в китайский МИД от 2 апреля 1919 г. был получен недвусмысленный ответ: Внешняя Монголия - часть китайской территории и отправка туда китайских войск есть «рациональная мера» со стороны пекинского правительства (23).

Между Омском и Пекином началась своеобразная «холодная война». С истинно восточной хитростью китайская пресса развернула кампанию по дискредитации Кяхтинских соглашений. В качестве основания выдвигался все тот же «бродивший по Азии» «призрак» панмонголизма. Китайские дипломаты постоянно говорили о готовящемся вторжении войск ген. Семенова в Монголию. Официальным заявлениям омского МИДа не верили, или «делали вид», что не верят. Наконец, 18 июля 1919 г. президент Китая Сюй Шичан назначил генерала Сюй Шучжэна на должность комиссара Северо-западной границы. В «границу» включалась и территория Внешней Монголии, что обеспечивало генералу свободу действий в регионе. Кудашеву же сообщили, что оккупация вызвана «опасностью ожидаемого вторжения семеновских войск во Внешнюю Монголию и обязанностью Китая помочь Монголии в охране порядка» (24).

В этой ситуации Российское правительство адмирала А.В. Колчака имело все основания для адекватного ответа на этот вызов. Омск мог отдать приказ о вводе войск в Монголию, воспользовавшись для этого или силами

Приамурского военного округа или силами (хотя и весьма малочисленными) Даурского правительства Нэйсэ-гегена. Однако этого не сделали. Ни один вооруженный белый солдат или казак не пересек в 1919 г. российскомонгольскую границу. Летом 1919 г. было не до этого. По всей линии Восточного фронта шли упорные бои с наступающими красными. Советские армии перешли Урал, наступали на Петропавловск и Омск и Начальник Штаба Главковерха генерал-лейтенант М.К. Дитерихс требовал отправки на фронт всех резервов. Сам Семенов в августе-сентябре развернул новую операцию против красных партизан в Забайкалье. В этой ситуации ввести какие-либо войска на территорию Монголии оказалось невозможным. Пекин воспользовался этим. В октябре, в момент решающих боев белых армий под Москвой, Петроградом и Петропавловском численность китайских войск в Монголии достигла 4 000 хорошо вооруженных бойцов. Правда, в начале осени 1919 г. еще сильна была уверенность в скорой «гибели большевизма» и установлении в России «единой, законной власти», которая, разумеется, не оставила бы безнаказанными действия «великого восточного соседа».

Омский МИД, по-прежнему, ограничивался нотами протеста. Так, 2 ноября 1919 г., за две недели до сдачи Омска красным, Сукин в очередной раз напомнил что «Россия никогда не примириться с нарушением Китаем его договорных обязательств относительно Монголии». В ответ Кудашеву вручили уведомление, что декретом президента Китая отменены все договоры с Россией о Внешней Монголии. Напоминание российского МИДа, что договоры между государствами «не могут быть расторгнуты

единоличным распоряжением одной стороны» и должны «считаться незыблемо существующими и не подлежащими никакому посягательству до тех пор, пока не последует согласия правомочного и признанного Русского Правительства на их отмену» было проигнорировано. Китайское руководство уже знало о поражениях белых армий. Напрасно Сазонов в Париже пытался «повлиять на Китай» через посредство Антанты. 1919-й год закончился не только военными, но и дипломатическими неудачами Белого движения.

Критикуя «вероломный Пекин» и «пассивный Омск», нельзя забывать, что сама монгольская элита, оказавшись перед лицом китайской агрессии, неожиданно быстро капитулировала. В этом отношении примечательна позиция главы монгольского МИДа Цэрэн-Доржи. Всячески заверяя Орлова в верности Кяхтинскому соглашению, он еще с лета 1918 г. вел секретные переговоры с Пекином об условиях возвращения Монголии в состав Китая. В результате на свет появился договор из 64 пунктов, озаглавленный довольно заманчиво: «Об уважении Внешней Монголии правительством Китая и улучшении ее положения в будущем после самоликвидации автономии». Предполагалось, аннулирование Кяхтинского и всех других соглашений с Россией, возврат Внешней Монголии статуса провинции Китайской республики, ликвидация местного самоуправления и армии.

Монгольская знать оказалась расколотой. Если Богдо-хан пытался протестовать, то большинство правящей элиты склонялось к союзу с Китаем. Глава правительства Бадам-Доржи принял предложения Пекина. Чувствуя

уступчивость Урги, генерал Сюй Шучжэн решил усилить давление на монголов, требуя безоговорочной самоликвидации автономии. «Маленький Сюй» угрожал немедленным арестом Богдо-гэгэна и Бадам-Доржи, если до вечера 15 ноября он не получит акта о самоликвидации монгольской автономии и «добровольном возвращении» в состав Китая. 8 ноября на совещании высших монгольских чиновников, многие выступали за соблюдение Кяхтинских соглашений, сожалели о том, что в свое время не заключили союз с Семеновым. Однако Богдо-гэгэн уступил. И хотя под требуемой петицией он так и не подписался, ее текст вполне удовлетворил китайских военных. Вскоре прошла унизительная процедура разоружения едва зародившейся монгольской армии. Две тысячи цэриков сдали оружие, полученное от России, китайские солдаты заняли столичный телеграф и блокировали резиденцию Богдо-гэгэна. Новый год Монголия встретила снова в составе Китая.

Любопытное совпадение. В эти же дни, 15 ноября 1919 г. за сотни верст от Урги, красные войска вступили в Омск. Столица Белого движения пала. «России больше не существует» - заявил Цэрэн-доржи. Надежды, на возрождение монгольской государственности, казалось, исчезли навсегда…

А где был барон Унгерн и его полки в дни ликвидации монгольской автономии? О них речь впереди.

После гибели Колчака.

7 февраля 1920 г. адмирал А.В. Колчак был расстрелян по приговору Иркутского ВРК. Однако правопреемство власти сохранялась. За месяц до трагической гибели, 4 января 1920 г., Колчак издал Указ о передаче «Верховной Всероссийской Власти» на юг, ген. А.И. Деникину. Этим же актом атаман Семенов получал «всю полноту военной и гражданской власти на всей территории Российской Восточной Окраины объединенной Российской Верховной властью» (25). Семенов фактически возглавил Белое движение на Востоке России. Весь 1920-й год продолжалось строительство забайкальской государственности, ставшей, своего рода «дальневосточным Крымом» по аналогии с режимом ген. Врангеля, верховенство которого Семенов признал в октябре. В Чите начало работу «Народное Собрание, представительный орган власти, призванный укрепить авторитет атамана, открылись отделения Всероссийского Крестьянского Союза, были организованы вооруженные силы – Дальневосточная армия, объединившая в своих рядах казачьи части, отступившие за Байкал остатки армий Восточного фронта и местные отряды бурят и монголов.

Последние вошли в состав Азиатской дивизии Унгерна. Ее создание правомерно вести от конных «туземных» отрядов, сформированных бароном еще в начале 1918 г. После Даурской конференции их переформировали в «Туземный корпус», который можно было бы считать основой вооруженных сил будущей «Великой Монголии». Но официальный Омск, опасаясь упреков в нарушении Кяхтинского соглашения, и «самодеятельности в воинских формированиях», очень осторожно относился к созданию любых воинских