Современная зап социология

четаний, например, таких как повседневная жизнь, обыденное знание, обыденное сознание, повседневная речь, повседневное поведение человека, культура обыденной жизни. Повседневность является предметом целого комплекса научных дисциплин: социологии, психологии, психиатрии, лингвистики, теории искусства, теории литературы и, наконец, философии. Эта тема часто доминирует в философских трактатах и научных исследованиях, авторы которых обращаются к определенным аспектам жизни, истории, культуры и политики; при этом оценка повседневной жизни может быть различной. Важно, что в этих трудах субъективное переживание четко противопоставляется объективным структурам и процессам, типичные практические действия — индивидуальным и коллективным деяниям, длительные ритмы — однократным эпохальным событиям, подвижные формы рациональности — идеальным конструкциям и точным методам. Импульс к такого рода противопоставлениям дают различные направления философской и социологической мысли. В осмыслении понятия повседневности большую роль играет феноменология Э. Гуссерля и социологические принципы, разработанные в трудах М. Вебера и А. Шюца, этнометодология Г. Гарфинкеля, в которой соединились положения американского прагматизма с идеями интеракционизма Дж. Г. Мида, И. Гофмана и А. Стросса. В традиции лингвистического анализа поздний Л. Витгенштейн и Дж. Остин обратились к обычному языку, вернув ему самостоятельное значение. В марксизме усилился интерес к повседневной основе жизни различных общественных формаций в трудах, например, А. Лефевра, а позднее А. Хеллер и Т. Лейтхойзера. В произведениях отечественных авторов М. Бахтина и В. Н. Волошинова большое значение приобрела народная языковая и смеховая культура. В так называемом французском структурализме мне хотелось бы напомнить читателю о мифологии обыденной жизни Р. Барта и об «архивных» исследованиях М. Фуко, которые во многих отношениях соприкасаются с работами школы «Анналов». Исторические труды Ф. Броделя о структурах обыденной жизни также существенно способствовали разработке этой проблематики. Самые разнообразные исследования объединяются вокруг проблем обыденной жизни.

3.41. Методические принципы исследования повседневности в концепции В. Бернхарда

В концепции повседневности В.Бернхарда формулируются следующие методологические принципы.

101

1.Обыденная жизнь не существует сама по себе, а возникает

врезультате процессов «оповседневнивания», которым противостоят процессы «преодолевания повседневности».

2.Повседневность — это дифференцирующее понятие, которое отделяет одно явление от другого. Границы и значения выделенных сфер изменяются в зависимости от места, времени, среды и культуры. Так, например, европейские национальные культуры прямо несопоставимы с американским смешением этих культур.

Речь о повседневности не совпадает с самой повседневной жизнью и с речью в повседневной жизни. Во всех теориях об обыденной жизни возникает вопрос о месте теоретической речи. Автор ставит вопрос о том, кто и откуда говорит об обыденной жизни? А также вопрос, о какой повседневности он говорит, о своей собственной или о повседневности кого-то другого?

Сего точки зрения, в ответах на эти вопросы нет согласия философов. Здесь возникают претензии на исключительность, оказывают влияние собственные скрытые предпочтения и ранее неоговоренные оценки. «Экспроприация» обычного человека уже давно не является делом одних лишь философов. В концепции предлагается генеалогия повседневной жизни, которая не допускает преувеличения значения этой сферы, не возводит категорию повседневности в ранг универсального понятия и не абсолютизирует теорию обыденной жизни.

3.42.Тематизация как спецификация рациональности обыденной жизни

Вдальнейшем он обращается к эвристической перспективе.

По его мнению, обыденную жизнь, функцию теорий обыденной жизни и определенных практических действий можно тематизировать различными способами, например, исходя из субъекта, из объективно существующего мира тел, из социальных отношений, из процесса языкового общения или из становящихся автоматическими действий. Исходная точка этой тематизации — это актуальная проблема спецификации рациональности

обыденной жизни. Рациональность в данной концепции понимается в широком смысле этого слова как то, что воплощается в смысловые, правильные, регулярно повторяющиеся, рассудочнопрозрачные взаимосвязи, которые существуют в различных полях и стилях рациональности. Эта плюрализация рациональности приводит к тому, что бесконечному количеству форм иррациональности противостоит не одна всеохватывающая фор-

102

ма рациональности, а специфичные, изменяющиеся формы рациональности, которые вместе с противостоящими им специфичными формами иррациональности отделяются от других форм рациональности. Такому широкому и изменчивому пониманию рациональности соответствует речь о логике чувств и красок, о порядке вещей или о многообразии действительнсстей. Существует рациональность, которая покоится в опыте и которая воплощается в действия и речь и не проистекает лишь из подчиненного цели рационального расчета или из притязаний на чистую значимость. В рамках данной концепции ориентация на проблематику рациональности и порядка не означает только изменение места, при котором разум истории или общества был бы перенесен в обыденную жизнь. Частичное перемещение разума, его расчленение и помещение в поля рациональности изменяет и его характер. «Рассеянному разуму» соответствует превращение области повседневной жизни в лабиринт, который не был спланирован какой-либо центральной инстанцией и не был создан по какому-либо образцу.

Исследование повседневности, которое не участвует в такого рода изменениях перспективы, легко застревает в произвольном наборе географических и исторических находок, украшая ими некоторые нынешние «постмодернистские» хранилища.

3.43. Грани повседневности: повседневное и неповседневное

Анализ начинается с противопоставления, в котором заложено исходное разграничение. Повседневное — это привычное, упорядоченное, близкое. В противоположность повседневному

— неповседневное существует как непривычное, вне обычного порядка, далекое. Ни одна человеческая культура немыслима без противопоставления повседневного и неповседневного.

Человек, по мнению Бернхарда, как «нефиксированное животное» в соответствии со своей природой должен изобретать намеченный лишь весьма приблизительно порядок, создавать свой мир. В процессе привыкания и освоения навыки человека преобразуются в знания и умения, которые многократно воспроизводятся и воплощаются в материальных предметах. Это касается питания, одежды, продолжения рода, пространственной ориентации жилища, распределения времени и многого другого — всего того, что принадлежит миру, близкому и знакомому для человека, миру, в котором он может свободно ориентироваться.

103

Обратная сторона необычного возникает из того, что все встречающееся нам в опыте никогда не вписывается в привычный мир. На границах хорошо знакомого мира нас подстерегает неизвестное и неожиданное, маня нас и пугая одновременно. Часто неизвестное является, пишет Бернхард, в тонком соединении внезапного и могущественного. В первую очередь это относится к моментам возникновения, преобразования, опасности уничтожения индивидуального и коллективного жизненного порядка, а точнее, к рождению, периоду половой зрелости, к полетам воображения, к болезни и смерти, а также к закладке города, к войнам и революциям, к возникновению Вселенной и природным катастрофам и часто встречающимся сегодня крупным авариям. Важным признаком неповседневного является необычность, которая встречается в момент возникновения или приопасностиразрушениясуществующегопорядка.

Повседневное — это то, что происходит каждый день, что прорывается сквозь «упорядоченную суматоху» праздников. Праздники в свою очередь обусловливают появление мест их проведения и календарей. Противопоставление повседневного инеповседневного, просранногоисакральноговозникаетс древнейшихвременилежитвосновемифов иритуалов. Такназываемые «сокровенные уголки» в повседневной жизни ребенка и правила вежливости при встречах и прощаниях у взрослых имеют в основе то же самое противопоставление.

В. Бернхард отмечает, что человек как «нефиксированное» животное существует не только в порядке повседневности, а как бы на пороге между обыденным и необычным, которые соотносятсядругсдругомкакпереднийизаднийпланы, каклицеваяи обратная стороны. Повседневность, по его мнению, имеет свой опыт и свою мудрость, свое лицо, свое предвидение, свою повторяемость, но также и свою необычность, свои будни и свои праздники. Поэтому нельзя анализировать повседневную жизнь как особую отдельную сферу и говорить об особой культуре повседневности.

3.5.Этнометодологияисимволический интеракционизмГ. Гарфинкеля

Основателем данного направления является Гарольд Гарфинкель. По мнению исследователей, он, вероятно, выступает главнымтворцомвобластисемантическойредукциивсоциоло-

104

гии, хотя он сам и не прибегал к подобной терминологии и, напротив, выражал недоверие по отношению к классическим теориям значения. Тем не менее мне кажется, что именно он способствовал выдвижению в социологии на первый план проблем значения, связанных с анализом языка. Гарфинкель — ученик Шюца и Парсонса, его труды отсылают к аналитической философии, но вписываются и в традицию прагматической философии, которая повлияла на направление, названное впоследствии символическим интеракционизмом. Следуя за такими авторами, как Г. Зиммель и Дж. Г. Мид, символический интеракционизм рассматривает взаимное действие человеческих существ и знаки, которые делают его видимым, в качестве центрального социального феномена. Сквозь данную призму такие сущности, как общество, институты, социальные классы или коллективное сознание не обнаруживают реальности, независимой от социальных взаимодействий. Социальное поведение не определяется структурами или системами — оно находит свое основание в собственном развертывании во времени. С точки зрения символического интеракционизма индивидуальная деятельность возможна только благодаря принадлежности к некоторому сигнификативному сообществу. Следовательно, она является не просто реакцией на окружающую среду, а интерактивным процессом ее конструирования. Поскольку одно и то же значение можно придать одним и тем же знакам, мы можем понять деятельность другого, то есть принять точку зрения другого на то, что происходит, предвидеть его деятельность в будущем и изменять наше собственное поведение в зависимости от поведения другого.

3.51. Радикализированный интеракционизм Следует отметить, что фактически этнометодология радика-

лизировала интеракционистский способ мышления, рассматривая когнитивные структуры социальной жизни как результат согласованной работы членов общества. Обращая внимание на практическое разумение и методы, посредством которых члены общества поддерживают те или иные виды организованной социальной деятельности, этнометодология пыталась придать другое направление дюркгеимовскому видению общества как порядка, который доминирует над обыденными социальными действиями. Таким образом, в перспективе действия члены общества «открывают, творят и поддерживают» своими действиями стандарты, призванные их действия ориентировать. Точно

105

так же, общее понимание, согласно Гарфинкелю, — это не пересечение пред существующих когнитивных правил, а скорее, операция, с помощью которой члены общества открывают смысл своих действий. Исходя из этого, этнометодологи полагают возможным прояснить ключевой социологический феномен, который приводит к появлению общества как порядка, структурированного институтами и правилами, при том что в реальности не существует никакой другой социальной структуры, кроме структуры общего действия членов общества. Следовательно, близкое отношение доминирует над всеми другими (хотя кажется иначе), поскольку, как говорит Гарфинкель, социальный факт — это непрерывное свершение.

3.52. Конверсационная программа Таким образом, прагматический радикализм этнометодологии

выделяет общее действие и практическое разумение в качестве единственной точки приложения социологического исследования. Сам Гарфинкель в своих работах много места уделял описанию постоянно возобновляющихся модальностей прагматического завершения социальных взаимодействий. Однако этот образ мышления был связан с риском в итоге прийти к сугубо описательному дискурсу, который привел бы к нескончаемому повторению идеи о радикально прагматическом характере социальной жизни, лишив себя любого средства конструктивного обобщения. Чтобы преодолеть эту проблему, некоторые этнометодологи вынуждены были искать более точные базовые операторы конституирования общества, в основе которых стало бы возможным социологическое обобщение. Именно здесь появляются контуры концептуальной конверсационной программы как попытки выделения порождающих и регулирующих структур повседневных речевых обменов. Конверсационные исследования, вышедшие из работ Сакса и Шеглоффа и продолженные во Франции Бернаром Коненом и Мишелем де Форнелем, стремятся вывести общие положения о приемах, позволяющих собеседникам, например, начать и закончить разговор или же сцеплять реплики с помощью того, что называют смежными парами: «приветствие/приветствие», «вопрос/ответ», «предложение/принятие или отказ». Их исследовательская программа напоминает программу Хомского и генеративной лингвистики, которая стремилась выявить базовые структуры лингвистической компетенции. Точно так же могла бы существовать базовая компетенция в социальном взаимодействии и в разговоре, правила которого подлежат выявлению.

106

Благодаря этому поиску внутренних правил конверсационного взаимодействия этнометодология разговора сближается с работами Гоффмана, который неоднократно показывал, что материя взаимодействия построена на совокупности правил и нормативных принципов. Идея о том, что взаимодействие управляется неким синтаксисом или грамматикой, то есть сообща используемым корпусом правил, дает нам в случае Гоффмана альтернативу позитивной социологии, занимающейся поиском причинных законов, объясняющих социальные явления. Однако, согласно Гоффману и в противовес этнометодологам, правила взаимодействия находятся на службе у агента, который их использует или манипулирует ими к выгоде самопрезентации. В действительности модель Гоффмана выдвигает на первый план понятия выражения и контроля за производимым впечатлением со стороны социального субъекта. Здесь главная схема — это схема игрока, который, зная правила, уважает их, в то же время пытаясь извлечь из этого выгоду. В самом деле, правила взаимодействия в достаточной мере известны, чтобы каждый мог их использовать как средство выражения или коммуникации просто путем их уважения или нарушения. Гоффмановская модель по формальным признакам весьма близка теории импликации намерений, предложенной Грайсом. Но в то время, как подход Грайса в основном нацелен на объяснение того, как слушатель может пользоваться своим знанием социальных правил и, в особенности, принципом сотрудничества, чтобы установить намерения агента, Гоффман скорее изучает то, как агент пользуется известными ему правилами для того, чтобы произвести на другого хорошее впечатление.

3.53. Проблемы социологии смысла и ценностей: когнитивные категории

Погружение в интеллектуальный контекст позволит лучше понять принципиальные проблемы, которые обсуждались в рамках новой французской социологии смысла и ценностей. С того момента, как внимание исследователей обратилось уже не к общим или специфическим каузальным механизмам, а к семантическому или прагматическому содержанию социальных встреч, сущностной проблемой стала идентификация базовых конституирующих элементов этой «материи взаимодействия» и уточнение возможных отношений между ней и остальным миром, т.е. объектами и, шире, естественными процессами. Тогда исследователи должны были лииом к лицу столкнуться с проблемами,

107

большей частью принадлежащими к философской, нежели к социологической традиции.

Дискуссия о когнитивных категориях и действиях заняла ключевое место в группе— предшественнице серии«Практический разум», особенно после прочтения этнометодологических текстов и записок позднего Витгенштейна. Отрицание Гарфинкелем любого внешнего регулирования социальных встреч и витгенштейновское понятие языковой игры привели к изучению внутренних форм регулирования социальной встречи. Эти внутренние способы регулирования могли бы быть приписаны психическим структурам субъектов, управляющим их действиями в отношении некоторых целей, что было бы привычной гипотезой методологического индивидуализма. Но для французских этнометодологов этот анализ обладает двумя недостатками. Онсводит социологию социальных встреч к психологии и постулирует существование субъектов, наделенных суверенной властью над собственной практикой, чему, как кажется, противоречит все то, что мы можем знать о феноменологии действия. Длятого чтобы производить какое-либо действие, агенту не нужно представлять его в виде определенной категории. С другой стороны, анализ языковых игр подчеркивает зависимость психологических категорий от фраз, которые к ним отсылают. Гораздо легче, например, анализировать лингвистический контекст атрибуции намерения, чемнаблюдатьэтонамерениевреальности.

Эта проблема в очень конкретной форме проявилась в анализе разговора. Рассматривать ли приглашение как выражение определенного намерения или как языковой и прагматический процесс, посредством которого собеседники взаимно и последовательно присваивают друг другу места приглашающего и приглашенного? Такая постановка вопроса может быть распространена на всю совокупность речевых актов. Существуют ли какие-то определенные правила речевых актов, известные собеседникам и применяемые ими на практике, когда они обещают, приказывают, просят или спрашивают? Или правила речевых актов являются обобщением, произведенным аналитиком на основе саморегулирующихся процессов социальной координации? Здесь нужно вернуться к спору между Гарфинкелем и Гоффманом о статусе правил взаимодействия: имманентная грамматика или система правил, разделяемая агентами? И все же этнометодологи предпочитают видеть прагматическую рутину там, где более классический подход ищет правила, порождающие наблюдаемое поведение.

108

Отказ этнометодологов учитывать всякую систему внешнего регулирования действия в чем-то напоминает социологию Пьера Бурдье, которая также видит в практике систему саморегуляции. Эта система регулируется агентами, которые создают впечатление следования какому-то правилу, но в реальности не следуют никакому. Идея инкорпорированного правила, в контексте которого агенты были и остаются социализированными безо всякой необходимости его формулировать или представлять себе, позволяет в обоих случаях избежать некоторых недостатков конвенционализма. Когда предполагают существование разделяемых правил, приходится искать их источник, и тогда гипотеза о некоей конвенции — это наилучшее объяснение. Но здесь есть другая проблема: для объяснения той или иной конвенции нам в любом случае потребуется предшествующая конвенция, и тогда мы легко рискуем прийти к регрессии до бесконечности. Прагматический подход этнометодологов обходит это препятствие, но ценой воздержания от обобщения и постулата имманентности социальной регуляции, о предельном статусе которой мы остаемся в конечном счете в неведении. Однако прагматическая компетенция членов общества и сама требует помещения в естественную реальность и анализа ее логических составляющих. Когнитивные категории, которые соотносятся с действием, — но также и с отношениями, ролями и социальными качествами — могут быть определены на основе некоторых критериев только потому, что эти категории фиксируют определенную реальность, участниками которой являются сами агенты, когда они реализуют свои социальные отношения. Следовательно, нет необходимости противопоставлять, как это делали этнометодологи, действие и когнитивные категории действия. Напротив, учитывая современные исследования в когнитивных науках, можно задаться вопросом о режимах и способах моментализации когнитивных категорий в действии или, еще шире, в естественной реальности.

3.54 . Этнометодология как направление теоретического

анализа

Стимулом для теоретической деятельности Г. Гарфинкеля стали работы А. Шюца, особенно влияние Шюца заметно в ранних статья основоположника этнометодологии, где последний также рассуждает о природе рациональности в условиях социальности. Главный аргумент его ранней теоретической деятельности основывается на проведении им различия между научной

109

рациональностью и здравым смыслом (или «естественной установкой»). С его точки зрения, мотивация актера объяснима исходя не из критериев наблюдателя, а из условий действия, определяемых особым образом именно действующим. Гарфинкель настаивает на множественности форм рациональности, ситуативно избираемых актерами.

Предубеждения и представления социального наблюдателя (социолога и т.д.) воспринимаемы последним как не влияющие на результаты исследования, однако оказывают искажающее воздействие на интерпретативные результаты наблюдения.

Социальная жизнь, как жизнь, проживаемая людьми, не должна быть рассмотрена как серия слабых попыток втиснуть ее в стандарты рациональности, определяемые как «научные представления и установки», но совсем наоборот — как серия акций, представлений, применительно к которым нерелевантны мкакие имплицитные критерии.

Согласно Гарфинкелю, этнометодология может быть определена как направление теоретического анализа, изучающего активность, которая производит и управляет правилами и установлениями упорядоченной повседневной жизни. Переиначивая и конкретизируя это определение, можно сказать, что предмет этнометодологии — способы объяснения, интерпретации актерами своих и чужих действий.

3.55. Основные постулаты этнометодологии

Этнометодология базирует свой анализ на двух главных утвеождениях. Они таковы:

1)все объяснения (суждения) — рефлексивны;

2)все объяснения (суждения) — индексичны. Этнометодологическое исследование стремится не придавать

ичдексичным суждениям, объяснениям независимый от конкретадй ситуации статус. Индексичность суждений, в терминах этюметодологии, состоит в невозможности адекватного рассмотрения и оценки суждения вне ситуации его артикуляции, в противном случае последнее теряет адекватный смысл и содержательно искажается.

Таковой анализ имеет непосредственный интерес и значение для лингвистики, так как превосходит прежний структуралистский анализ языка, базирующийся на рассмотрении языка как абстрактной и самодостаточной системы знаков, значений и смыслов.

Прежде всего этнометодологи стремятся сделать объяснимость социальных практик способной объяснять самой, но не

110