Выпуск №4

возможности студенческой газеты: наработка журналистского опыта и практика. Многим выпускникам опыт, полученный от участия в студенческой газете, помогает легче справляться с работой.

Все респонденты считают, что студенческая пресса полезна для будущей работы журналиста, поэтому подобные издания необходимы в вузах.

Список литературы

1.Корконосенко С.Г. Основы журналистики. Учебник для вузов. М.: Аспект Пресс, 2001. 287c.

2.Ашхабадка, 4 – студенческая газета [Электронный ресурс]. Режим доступа: http:/

/w w w . u n n . r u / l a w / index.php?option=com_docman&Itemid=234/ (дата обращения 21.04.2014).

3.Журфакт – студенческая газета [Элек-

тронный ресурс]. Режим доступа: http:// www.fil.unn.ru/2014/01/08/zhurfakt/ (дата обращения 21.04.2014).

4.Колоев А.С. Научно-просветительские издания как типологическая ниша [Электронный ресурс]. Режим доступа: http:// mediascope.ru/node/1089/ (дата обращения 25.04.2014).

5.Лингвист – студенческая газета [Электронный ресурс]. Режим доступа: http:// www.lunn.ru/?id=597/ (дата обращения 21.04.2014).

6.Мирошниченко А. Коммуникации и деловое общение в инновационной сфере [Электронный ресурс]. Режим доступа: http:/ /www.kazhdy.ru/andrey_miroshnichenko/ inkommun/12/ (дата обращения 26.04.2014).

7.Общие закономерности развития системы СМИ [Электронный ресурс]. Режим доступа: http://evartist.narod.ru/text/62.htm/ (дата обращения 5.05.2014).

Оценочность - один из стилеобразующих факторов публицистического текста, обусловленный воздействующим характером газетной речи [1, c. 143]. Современному медиаполитическому дискурсу свойственно преобладание негативной оценочности, переходящей порой в речевую агрессию.

В широком понимании, оценка является актом человеческого сознания, который заключается в сравнении предметов, лиц, явлений и соотнесении их свойств и качеств с нормой, определенной системой ценностей [2, c. 15]. В текстах СМИ оценка чаще всего выражается с помощью особых групп лексики, обладающих оценочной семантикой и выражающих отношение автора к содержанию текста. Негативно-оценочная лексика включает в себя широкой спектр разнородных языковый единиц. В первую очередь, это общеоценочные слова, в которых оценка составляет собственно денотативное значение лексем: Плохие отношения России и США стали еще õóæå (Газета.ru, 20.06.2013); Вот фактическая сторона этого мерзкого метода (Новая газета, 04.02.2008); Ваша страна в ужаснейшем положении оказалась, в театре абсурда, где чудовищная роль ей отведена (Бульвар Гордона, 02.04.2014). Отрицательная оценка присуща словаì, обозна- чающиì социально порицаемые, антиобщественные явления, действия: Не знаю, откуда в нашем великом восточном «старшем брате», вернее, в предводителе этой страны столько дикости, наглости и цинизма

(Бульвар Гордона, 02.04.2014); Бал правят

мошенники и шарлатаны (Новый Петербургъ, ¹ 1, 2013) - в таких случаях важную

роль играет система ценностей данного общества, общепринятые нормы и стереотипы. Лексема может выражать негативную оценку не только за счет своей семантики, но и за счет стилистической или эмоциональной окраски. Таким образом, средством формирования отрицательной оценочности в медийных текстах служит эмоционально-экспрес- сивная лексика с пренебрежительной, уни- чижительной окраской: О чем размечтался «старикан Áóø»? (Аргументы и факты, 16.06.2006); Ни пяди земли людишкам (Аргументы и факты, 23.11.2012), а так же разговорная лексика: Российские политики пристыжены, они начинают мямлить ÷òî-òî невразумительное, оправдываться, уговаривать, доказывать (Завтра, 19.03.2014); Раз мы в состоянии до сих пор производить на собственные средства атомные подводные лодки, то для чего нам у иностранцев êëÿí- ÷èòü деньги для их последующей утилизации? (Российская газета, 04.12.2012). Как правило, негативная оценка разговорных лексем усиливается за счет экспрессивной окраски. Кроме того, оценка в СМИ часто выражается с помощью фразеологизмов с негативной семантикой: Ãðîø öåíà такой милиции! (Премьер, 29.01.2003); И кто бы мог подумать, что именно она такая разумная, опытная, воспользовавшись своим "служебным положением", так позорно сядет в лужу (Российская газета, 27.04.2010), а так же сравнений, метафор и других тропов с оценочным значением: В рваных сетях справедливости.

Главная военная прокуратура реабилитировала сталинского палача, убийцу Николая Гумилева и организатора «Философского паро-

õîäà» (Новая газета,17.06.2013); Когда еже- часно от снайперских пуль падали то семь, то 10 человек, было чувство, будто от меня отрезали по куску (Бульвар Гордона, 04.03.2014).

Негативная оценочность - закономерное явление в рамках публицистического текста, так как медиа-политическому дискурсу свойственна полемичность, постоянное противоборство разных точек зрения. В большинстве публицистических жанров журналист имеет полное право выражать собственное мнение относительно описываемых событий, не одобрять и критиковать их. При этом критика не должна переходить определенных границ, установленных нормами вежливого общения, ведь в зависимости от коммуникативной ситуации, контекста, негативная оценка может перерасти в речевую агрессию.

Вербальная агрессия – это использование языковых средств для выражения неприязни, враждебности; манера речи, оскорбляющая чье-либо самолюбие, достоинство [1, c. 341].

Многие исследователи отмечают повышение уровня агрессивности языка СМИ в постсоветский период в связи с провозглашением свободы слова и снятием идеологических фильтров [3, c. 14]. Феномен речевой агрессии может воплощаться в различных формах, в данном докладе рассмотрены лишь наиболее распространенные. В большинстве случаев, явное присутствие речевой агрессии в тексте связано с употреблением пейоративной и обсценной лексики: Ну отпустили этих

панк-идиоток из колонии, пусть идут по домам и ума набираются. (Московский Комсомолец, 24.12.2013) У нас болельщики - дебилы (Спорт день за днем, 23.11.2013). Агрессивная направленность усиливается, если слово с негативной семантикой принадлежит к стилистически сниженным, находится за пределами литературной нормы: Нас держат за быдло (Литературная газета, 29.08.2012); Так и будем, как тараканы в банке, жрать друг друга (Коммерсантъ, 10.03.2005); Я просто плюнул в его наглую ðîæó», – рассказал Ростовцев об инциденте с Губерниевым (Взгляд, 26.03.2014).

Однако не всегда агрессия явно выражается в тексте. Основной критерий ее определения, враждебность высказывания по отношению к описываемому объекту или читателю, является довольно субъективным, из-за этого и возникает много неоднозначных слу- чаев, когда сложно разграничить речевую агрессию и негативную оценку. Более того,

практически любая негативно-оценочная лексема, принадлежащая к рассмотренным ранее группам, может стать средством вербальной агрессии, в зависимости от речевого окружения или коммуникативной ситуации.

Отрицательная оценка может переходить в агрессию при определенных условиях. Вопервых, когда оценочная характеристика выступает как неоправданное обвинение, не имеющее под собой достаточных оснований. Например, слово аферист (аферист -‘ тот, кто занимается аферами; мошенник’, образовано от афера – ‘сомнительная сделка, обман с целью наживы; мошенничество’ [4, с. 269] ) не будет являться средством агрессии, если факт мошенничества уже доказан:

В пресс-службе ГУ МВД России по Москве сообщили, что группа аферистов зарегистрировала в Латвии подконтрольные фирмы, причем оформлены они были на неосведомленных лиц… (Российская газета 25.12.2013)

Но это же слово может быть воспринято как оскорбление, если оно употреблено исключительно из личной неприязни, по отношению человеку, не виновному в мошенни- честве: Верхейен — один из самых, можно сказать, крупных аферистов, которых на этой волне занесло в Россию… он здесь как сыр в масле катался, а сегодня заявляет, что его российские коллеги много пьют и покупают лицензии (Газета.Ru 19.08.2013) - во всем своем высказывании автор не приводит весомых аргументов в пользу того, чтобы счи- тать своего оппонента аферистом. Во-вторых, авторам следует с особой осторожностью высказываться относительно вопросов, являющихся конфликтными в современном обществе. Например, излишне резкая критика в адрес расовых, этнических, религиозных меньшинств, людей с ограниченными способностями может быть воспринята как дискриминация, разжигание конфликта. Такую ре- чевую тактику в науке принято называть лингвистическим экстремизмом: Эти кавказцы

совсем оборзели - такое впечатление, что они целенаправленно скупили здесь все и теперь ведут себя как хозяева, нагло и вызывающе (Newsland 23.01.2012). Кроме того, если объектом негативной оценки становится конкретное лицо ли его деятельность, оценочное высказывание может быть воспринято адресатом как публичное оскорбление, компрометация, попытка очернительства: Я никак не могу сам для себя сформулировать мое отношение к дебилкам из Pussy Riot. Налицо глупая, неостроумная выходка недалеких, ин-

фантильных, безответственных дур

(Forbes, 03.08.2013) - статья, содержащая указание на конкретных публичных лиц, перегружена негативной экспрессивностью из-за высокой концентрации негативно-оценочной и пейоративной лексики, поэтому может быть воспринята адресатом как личное оскорбление.

Спорными являются ситуации, когда отрицательная характеристика дается не конкретному лицу, а социальному слою, группе в общем: Чиновники и банкиры-главные âîðû

России (27.03.2014).

Неоднозначно оценивается потенциальная агрессивность эвфемизмов, заменяющих названия социально осуждаемой деятельности. С одной стороны, эвфемизмы помогают снизить агрессивную направленность текста, сохранив при этом негативную оценку: Мэрайя Кэри водит гидроцикл подшофе (Экспресс, 10.05.2009); Леонид Якубович разбил машину послу Бельгии. Водитель дипломата утверждает, что шоумен был пьян в стельку (Экспресс, 26.03.2013) - при сходстве семантики, эвфемизм подшофе звучит намного мягче, корректнее, чем разговорно-сниженное выражение пьян в стельку, которое, употребляемое по отношению к публичному лицу, может быть воспринято как попытка дискредитации. С другой стороны, эвфемизмы, смяг- чая негативную экспрессивность заменяемой номинации, сохраняют с ней семантическую связь [5]. За счет завуалированной, но четко осознаваемой носителями языка, негативной семантики они могут служить средствами речевой агрессии: Авторитетный предприниматель легализовался через племянника. Выборы в городской совет Красноярска выиграли "Патриоты России", поддержанные

авторитетным предпринимателем Анатолием Быковым (Коммерсантъ, 10.09.2013), употребляя эвфемизм авторитетный предприниматель, автор прозрачно намекает на причастность данной личности к преступной деятельности. Учитывая, что эта характеристика применяется к конкретному публичному лицу, такое заявление является потенциально агрессивным по отношению к адресату.

Следует отметить, что вербальная агрессия может проявляться по отношению к чи- тателю. Это происходит, когда автор перегружает свой текст негативной экспрессивностью, тенденциозно преподносит информацию, навязывает читателю отрицательное видение происходящих событий: Даже сегод-

ня, когда коммунистический Люцифер повержен, Россия продолжает ощущать на себе его проклятие: распад исторически сложившегося пространства, стратегическое отставание от Европы, растущее неверие народа в себя, во власть, в будущее страны. И - идеологическая пустота, которую пытаются заполнить пропагандистскими суррогатами: ряжеными казаками, показным величием, парадами, «съездами победителей», раздачей званий и наград. Но чаще всего народообольстительным словоблудием. Зарплата чиновников раст¸т вдвое быстрее, чем в среднем по стране. Не забыты и люди в погонах. А русская провинция прозябает (Аргументы и факты, 05.06.2013) - автор рисует резко пессимистичную картину окружающей действительности, нагнетая не- гативно-оценочные средства: слова с негативной семантикой (проклятие, отставание, идеологическая пустота), оценочные метафоры (коммунистический Люцифер) и антитезы (Зарплата чиновников раст¸т вдвое быстрее, чем в среднем по стране. А русская провинция прозябает.). По отдельности эти единицы просто выражают отрицательную оценку, но их скопление делает текст агрессивным по отношению к читателю.

Итак, при общности используемых языковых средств негативная оценка и речевая агрессия различаются, прежде всего, по своей цели. Использование оценочных средств дает автору возможность красочно и емко описать происходящие в обществе события, интерпретировать их согласно своим взглядам, сделать текст более ярким и выразительным. Однако в стремлении выразить индивидуальное мнение журналист должен быть чрезвычайно осторожен, иначе негативная оценка может перерасти в агрессию. Вербальная агрессия, как враждебный акт по отношению к адресату, недопустима в рамках газетного текста. Прежде всего, это противоре- чит всеобщим нормам речевого этикета и журналисткой этики. Кроме того, публичное оскорбление чужого достоинства в средствах массовой коммуникации может привести к конфликтным ситуациям. Наконец, не стоит забывать, что тексты СМИ оказывают серьезное влияние на развитие общей речевой культуры населения. Таким образом, автор всегда должен помнить об ответственности, которую он несет за свое публично высказанное мнение, уважительно относиться как к объектам своей критики, так и к читательской аудитории.

Вопрос о роли теории в эмпирических исследованиях затрагивается авторами большинства социологических учебников, более того, многие из них посвящают ему целые разделы, но, несмотря на это, данный вопрос не теряет своей актуальности для студентов нашего ВУЗа. Нередко можно услышать мнение, что теория – лишь некий довесок, который набивается в голову студента как в копилку, и в целом, для эмпирических исследований, она почти не нужна. Нам эта позиция кажется совершенно некорректной, и мы попытаемся е¸ опровергнуть. Данный текст не является манифестом в пользу теоретической социологии или социософии, а в некотором роде даже наоборот – мы постараемся показать, что, исследуя какое-либо явление, необходимо держать теорию в уме, помнить о ней, но не давать ей совсем распоясаться и ни в коем случае не подстраивать реальность под теорию. Стоит отметить, что данный текст также не является попыткой ответить на извечные вопросы и представляет собой не более, чем личную позицию автора, а его основная цель – навести на некоторые размышления тех, кого мучают схожие проблемы.

В рассуждениях о значении теорети- ческого и эмпирического знания в социологии можно встретить минимум две позиции, выражающие крайности в понимании этого вопроса. Первая позиция состоит в абсолю-

тизации роли эмпирического познания в социологическом исследовании. Сторонники этого решения делают ставку на прикладные исследования, на “объективное” и беспристрастное описание полученных результатов без каких-либо теорий, а все, что не подтверждается “фактами” и цифрами объявляется ложным. Другая крайность – абсолютизация теоретического знания. Обе позиции кажутся нам неудовлетворительными, попробуем пояснить почему.

Начнем с первой точки зрения (главенство эмпиризма). В одном из учебников по методам социологических исследований В.И. Добренькова и А.И. Кравченко, дается следующее определение: «Социологическим называется такое исследование, где одни социальные явления объясняются при помощи других социальных явле¬ний» [1, с. 34]. Мы не пытаемся подвергать критике данных авторов, что сделали уже многие до нас. Однако у любого, кто знаком с работами классика социологии Э. Дюркгейма, это определение вызовет чувство дежавю. В приведенном определении явно выражен принцип социологизма, то есть, требование объяснять одни социальные факты другими социальными фактами. Как пишет сам Э. Дюркгейм «…объяснения социальной жизни нужно искать в природе самого общества» [2, с. 492]. Этот пример иллюстрирует, что даже в самых что ни на есть прикладных исследованиях,

имплицитно есть какая-то теория, и в случае со студентами нашего ВУЗа, зачастую, она не осознается.

Также, одним из аргументов в пользу главенства эмпирии является то, что теория “мешает работать”, мешает получать достоверное научное знание. Действительно, математики не задумываются о том, что такое ноль – нечто или ничто, или что-то еще, при этом успешно решают задачи, доказывают теоремы и все прочее. Физики успешно приращивают научное знание, постоянно рассказывают нам что-то новое о нашей вселенной, при этом не задумываясь о том, как возможна природа или е¸ познание, хотя один “рус- ско”-немецкий философ в свое время много об этом писал. Мы не будем здесь рассуждать о различиях между естественными и гуманитарными науками. Однако факты, собранные с помощью строгих научных процедур, не более, чем просто цифры, голая статистика. Чтобы их объяснить, каким-то образом проинтерпретировать, увидеть за этими цифрами более широкое социальное явление, необходима теоретическая модель. Найти взаимосвязи, корреляции между какими-либо явлениями еще не значит эти явления объяснить. Для объяснения и нужна теоретическая модель. Хочется верить, что призвание социологии заключается в том, чтобы объяснять этот мир, а не просто фиксировать явления.

Что касается второй точки зрения (абсолютизация теоретического знания), то стоит помнить, что социология возникла как своеобразный протест против спекулятивного теоретизирования, против умозрительного анализа общественной жизни. Теоретические объяснения должны подтверждаться эмпири- ческими данными, значение которых не стоит недооценивать. Нельзя заранее, априорно утверждать что-либо о реальности. Как говорит Бруно Латур: не нужно загонять реальность в узкие рамки теории, необходимо на- чинать исследование с неопределенностей и споров по поводу того, кто и что действует. Нужно «идти за самими акторами, то есть пытаться понять их зачастую сумасбродные нововведения, чтобы из них узнать, чем становится в руках акторов коллективное существование, какими способами они делают его обще приемлемым, какие теории могли бы лучше всего описать те новые ассоциации, которые им приходилось устанавливать» [3, с. 25]. В силу слишком уж большой в последнее время популярности Бруно Латура, при-

126

ведем в пример другого не менее значимого исследователя в области социальных наук – Теодора Адорно. В своем известном “споре о позитивизме“ с Карлом Поппером он говорит, что теория – это цель, а не средство социологии.

Можно предположить, что столь диаметральное расхождение во взглядах связано с тем, что, по нашему мнению, в истории социологии сложно найти большое количе- ство таких авторов, которые наряду с выдвижением своей, полноценной теоретической концепции, подкрепляли бы е¸ стоящими эмпирическими данными. В голову приходят имена Роберта Мертона, Пьера Бурдь¸, Бруно Латура и других, чьи имена мы назвать не можем в силу скудной социологической эрудиции. На этапе обучения, этапе выработки у себя социологического воображения особенно важно прийти к пониманию подобных вопросов и сознательному выбору какой-либо точки зрения.

Повторимся, подобные рассуждения – мейнстрим любого учебника по социологии, но очевидно существование некоторого зазора между знанием и пониманием. Побывав по обе стороны баррикад, автор данного текста может с определенной долей уверенности утверждать, что только постоянная рефлексия над собственными рассуждениями, въедливое недоверие к своим изысканиям могут помочь найти этот баланс (или же он просто думает, что может это утверждать). Увлекшись теоретическими построениями, порой нужно обращать внимание и на саму реальность, а выходя в поле для исследования, временами стоит пытаться взглянуть на ситуацию шире. Мы надеемся, что молодые исследователи будут проявлять интерес к внимательному прочтению классических текстов, проходя шаг за шагом этапы аргументации знаменитых авторов. Чтобы, как подмечает А.Ф. Филиппов: «…миновав собственно школьный период […] вышколить, дисциплинировать свое мышление» [4, с. 387]. И, при этом не забывать о проведении эмпирических исследований, т.к. их органическое сочетание, по нашему мнению – самое интересное.

Список литературы

1.Добреньков, В.И. Методы социологи- ческого исследования: Учебник / В.И. Добреньков, А.И. Кравченко. М.: ИНФРА-М, 2004. 768 с. ISBN 5-16-002113-2.

2.Дюркгейм, Э. Метод социологии / Э. Дюркгейм. – Пер. с фр. и послесловие А.Б.

Селиванихинское городище было обнаружено и обследовано в 2007 году в результате археологической разведки, проведенной отрядом Ветлужской археологической экспедиции музея ННГУ им. Н.И. Лобачевского под руководством Е.В. Четвертакова [1]. Городище находится в 90 м к юго-востоку от жилой застройки села Селиванихи Варнавинского района Нижегородской области и занимает верхнюю площадку мыса на правобережном участке реки Лапшанга (правый приток р. Ветлуги).

В результате сбора подъемного материала и шурфовочных работ была собрана весьма представительная коллекция находок: украшения, предметы быта и вооружения. Среди обнаруженных предметов особое внимание обращают на себя элементы «геральди- ческого» поясного набора, которые представлены пряжкой и тремя накладками.

Пряжка (Ðèñ. 1, 4) состоит из серебряной (со следами обмеднения) цельнолитой рамки со щитком и медного язычка. Рамка В- образной формы с дугообразным сечением краев и ложем для язычка имеет подпрямоугольную ременную прорезь. Щиток гербовой формы, края которого резко загнуты под углом 45°. Переход между рамкой и щитком оформлен порожком и вырезами по краям. Пряжка крепилась с помощью двух шпеньков на обратной стороне щитка. Один из шпеньков сохранил следы клепания на медную пластинку. Язычок вырезан из раскатанной медной проволоки и прикреплен к щит-

ку с помощью загнутого конца через сквозное овальное отверстие щитка.

В.Б. Ковалевская относит подобные пряжки к отделу V, в котором объединены пряжки с В-образной рамкой, типу 6 (геральдическая форма щитка), подтипу 1. Данные пряжки происходят с территории Кавказа, Поволжья и Сибири из погребений VI–VII вв. [2, с. 40-41]. Особенно распространены подобные экземпляры на территории Северного Кавказа. Они были найдены на таких памятниках как могильник Суаргом (катакомба ¹ 11), Кугульский западный склеп ¹3, могильник Мокрая балка (погребение ¹1), могильник Гиджид [3, рис. 22, 2, ðèñ. 23, 48, ðèñ. 25, 13, ðèñ. 29, 32, 33]. На территории лесостепного Поволжья можно отметить находку подобного экземпляра на Армиевском могильнике [4, рис. 12, 1]. Экземпляры пряжек близких форм встречаются и на территории Сибири: в таштыкских, кудыргинских и изыхских погребальных комплексах. По мнению П.П. Азбелева, пряжки данных памятников можно поставить в единый эволюционный ряд с нашими более поздними европейскими вариантами. [5, рис. 1, 37-42].

Накладка ¹ 1 (Ðèñ. 1, 1) щитовидная с вырезами у края и прорезным орнаментом в виде «замочной» скважины. Края накладки резко загнуты под углом 45°. К ремешку крепилась с помощью внутренних шпеньков. Форма такой накладки является наиболее распространенной в Крыму, западной и центральной части Северного Кавказа, степях

Причерноморья и Приазовья. На территории Поволжья можно отметить накладки похожего типа в поздних рязано-окских могильниках (Никитинский могильник, погребение ¹235) [6, с. 11, рис. 7, 7], ранних мордовских могильниках: Борковском, Кузьминском, Шатрищенском, Армиевском и др., а также на городище Луковня [7, с. 113, рис. 28, 1-5] и в Башкирии (Бережновка) [8, с. 79, рис. 89,

51, 52].

На Северном Кавказе похожая форма отмечена на могильнике Дюрсо (погребение ¹455), которая находит соответствия в материалах Кисловодской котловины этапа II и датируется в рамках 560/600–650/670 гг. [9, с. 43, рис. 4, 3]. На территории Грузии похожая накладка отмечена в могильнике КвемоАлеви (погребение ¹23), которая относится ко 2 фазе развития геральдических поясов на этом памятнике, которая относится к периоду второй половины VII в. [8, с. 77-78, рис. 79, 80]. Среди чеченских памятников (Гудермес) показательно сочетание накладок, в котором присутствует похожее на наш вариант изделие, относящееся к концу 6 – второй половине 7 вв. [8, с. 79, рис. 82, 44].

ÂКрыму такие накладки были найдены на могильниках Чуфут-Кале (погребение ¹

41)[10, ðèñ. 1, 52] и Эски-Кермен [8, с. 68, рис. 68а, 129]. Первый экземпляр В. Ф. Геннинг относит ко времени второй половины VII в., второй - И.О. Гавритухин объединяет с накладками третьей фазы их распространения в Крыму. Монеты в ряде погребений с предметами этой фазы указывают, что финал последней наступил не ранее середины VII в.

ÂПридунавье такие накладки характерны для группы Хадьюсобосло – Суботица (Карпатская котловина) в которые включены ременные наборы с геральдическими накладками, типичными для Восточной Европы и в незначительной степени повлиявшими на образцы, характерные для культуры Аварского каганата. Они датируются среднеаварским временем, т.е. периодом конца VI в. [8, с. 7376, рис. 74, 113].

Также они имели распространение в Подонье Ростовской области (хут. Епифанов, ныне часть Новочеркасска). А.В. Комар относит подобные экземпляры к поясам типа IIа [11, с. 166-167, рис. 2, 11].

Âцелом, А.К. Амброз относит подобные накладки к IV группе геральдических предметов поясного набора, найденных в кочевнических погребениях рядового населения, датирующихся VI - VII вв. [12, рис. 6, 31].

Накладка ¹2 - щитовидная (Рис. 1, 2) с вырезами у края и прорезным орнаментом в виде двух сквозных отверстий расположенных у основания изделия. По центру края основания отмечена выемка прямоугольной формы. Края накладки резко загнуты под углом 45°. К ремешку крепилась с помощью внутренних шпеньков.

Похожая накладка известна с могильника Кудыргэ (погребение ¹10). Форма и отверстия имеет некоторое сходство с нашим изделием, но в случае с алтайским могильником, это накладка от уздечного ремня [13, с. 24-25, табл. XVIII, 13].

Похожая форма отмечена на могильнике Новые Турбаслы (к. 27, п. 8) в Башкирии. Гавритухин И.О. относит е¸ ко второй стилисти- ческой линии геральдических наборов Поволжья [8, с. 85, рис. 89, 36].

Идентичную форму накладки, но без отверстий можно отметить в Подболотьевском могильнике (погребение ¹220), относящуюся к III этапу развития геральдических поясных бляшек восточноевропейского типа, то есть к периоду середины и второй половины VII в. [10, рис. 1, 53].

Похожую форму можно обнаружить на могильниках ломоватовского варианта в Верхнем Прикамье. Аналогии именно таким накладкам имеются на Кавказе и в Крыму в могильниках V - VII вв. – Борисовском, Сууксу, у Агойского аула, а также в Башкирии в Бахмутинском могильнике [14, с. 74, табл. 39, 6].

Накладка ¹3 (Ðèñ. 1,3) имеет форму, которую условно можно назвать «рыбовидной»: двухчастная «рогатая» с гербовой нижней частью. Концы слабо отогнуты. Переход между двумя частями оформлен порожком. Нижняя зона имеет орнамент в виде двух сквозных отверстий круглой и подпрямоугольной формы. Верхняя зона, оформленная четырьмя круглыми сквозными отверстиями, расположенными попарно у краев накладки. Края накладки резко загнуты под углом 45°. К ремешку крепилась с помощью внутренних шпеньков. Такие накладки крепились вертикально, а к ним в свою очередь подвешивались ремешки.

Имеет небольшое сходство накладка из дер. Зиновьевки (Липецкая область), особенно по наличию похожих отверстий. В данном случае предмет является основным наконеч- ником ременного набора [11, с. 166, рис. 1, 17]. Похожая накладка обнаруживается в Крыму (Чуфут-Кале), она также как и аналог накладки ¹1 была отнесена И.О. Гавриту-

129