Жизнь и деятельность Ломоносова
.docИ нутр Рифейский, и вершину,
И саму высоту небес.
Везде исследуйте всечасно,
Что есть велико и прекрасно,
Чего еще не видел свет;
Трудами веки удивите...
Противник «чистой» науки, Л. в своей разносторонней деятельности ученого-исследователя и в одах воспевает науки не как традиционную принадлежность так называемого «просвещенного абсолютизма», а как комплекс знаний, необходимый для практического применения. Так, в оде 1750 года распределены конкретные задания различным наукам. Механика должна заняться кораблестроением («наполни воды кораблями»), созданием каналов, соединяющих «моря реками», осушением болот, градостроительством. Химия, проникнув в «земное недро» России, должна открыть «драги сокровища». Урании (астрономии) поручается найти новые планеты. География должна заняться составлением карт (собрать «на малы чертежи») «Российского пространства света», нанеся на них и «грады», и «села». Большая забота Л.а о русском крестьянине проявилась в задании «науке легких метеоров» (метеорологии):
Наука легких метеоров.
Премены неба предвещай
И бурный шум воздушных споров
Чрез верны знаки предъявляй,
Чтоб земледелец выбрал время,
Когда земли поверить семя
И дать когда покой браздам,
И чтобы, не боясь погоды,
С богатством дальны шли народы...
Л. был убежден в том, что занятия науками должны сделать человека счастливым. В письме к сестре Марье Васильевне он писал о своем племяннике (которого определил в академическую гимназию): «Я не сомневаюсь, что он чрез учение счастлив будет». А в оде 1747 года в стихах, ставших давно хрестоматийными, Л. проникновенно заявляет о пользе науки для людей всех возрастов в самых различных обстоятельствах:
Науки юношей питают,
Отраду старым подают,
В счастливой жизни украшают,
В несчастной случай берегут;
В домашних трудностях утеха
И в дальних странствах не помеха.
Науки пользуют везде:
Среди народов и в пустыне,
В градском шуму и наедине,
В покое сладки и в труде.
Чтобы народ мог беспрепятственно пользоваться плодами своего труда, чтобы расцветали науки и ширилось просвещение, России необходим был мир. Призыв прекратить опустошительные войны, установить прочный мир («возлюбленную тишину») звучит во многих одах Л.а. Он, конечно, понимал, что без военных действий нельзя защитить свое отечество от внешних врагов («хищников чужих держав»), укрепить международный авторитет Русского государства; необходимо также, «как стену Русску грудь поставить в защиту дружеских держав». И война оборонительная (которая «обширных областей есть щит», «героев и мир рождает славных», «унылых к бодрости будит») не осуждается Л.ым. Больше того, начиная с первой победной «Оды на взятие Хотина», Л. с пафосом истинного патриота славит успехи русского оружия. Недаром П. А. Вяземский сказал, что лирика Л.а была «отголоском полтавских пушек». Однако Л. никогда не забывал, что и вынужденные войны ложатся тяжким бременем на плечи простого народа, принося и побежденным «плачевный стон», и победителям горе и слезы:
Воззри на плач осиротевших,
Воззри на слезы престаревших,
Воззри на кровь рабов твоих.
Поэтому, если война началась, ее нужно как можно быстрее закончить («Еще победа — и конец. Конец губительные брани!»). И всего лучше низвергнуть «брань с концов земных». И эту самую гуманную миссию Л. в «Надписи 1748 года» поручает русскому народу, русским воинам:
Российска тишина пределы превосходит
И льет избыток свой в окрестные страны»
Воюет воинство твое против войны;
Оружие твое Европе мир приводит!
«Возлюбленная тишина» для Л.а — установление мира не только между народами, но и прекращение внутренних раздоров, пресеченние наступления реакции, монолитность и сплоченность всех слоев населения в их стремлении добиваться «процветания» России. Все это непосредственно зависело, с точки зрения Л.а, от характера государственного правления и прежде всего от личности монарха. Здесь сказалась историческая ограниченность его политических взглядов, свойственная просветительской идеологии XVIII века в целом.
В одах Л.а создается образ идеального правителя, пекущегося о распространении просвещения, об успехах наук, об улучшении экономического положения и о духовном росте своих подданных. Примером, достойным всяческого подражания для очередных российских венценосцев, Л., естественно, избрал Петра I. В сознании передовых современников Л.а Петр I закрепился как царь-реформатор, обновитель России, а «дело Петрово» стало знаменем в борьбе за дальнейшее развития страны. Самого же Л.а, кроме того, привлекали демократизм и энергичность Петра — этого «много трудившегося российского Геркулеса». Л., конечно, не упускал ни одного повода для возвеличения Петра в своих одах, объявив его «богом России» («Он бог, он бог твой был, Россия»), настойчиво внушая и терпеливо разъясняя российским самодержцам необходимость продолжить и завершить начатые Петром преобразования. Нередко случалось так, что оды Л.а, адресованные его «высокородному» современнику, в конечном счете превращались в панегирики Петру. Правда, в рамках оды, носившей нередко официальный, а порой «должностной» характер, Л.у было трудно воссоздать полнокровный образ любимого героя, и Л. прославляет личность и деятельность Петра в «надписях», в публицистическом жанре «похвального слова», в неоконченной героической поэме «Петр Великий». Достаточно ярко определены личные качества и заслуги Петра перед отечеством в «Надписи I к статуе Петра Великого»:
Се образ изваян премудрого героя,
Что, ради подданных лишив себя покоя,
Последний принял чин и царствуя служил,
Свои законы сам примером утвердил,
Рожденны к скипетру простер в работу руки,
Монаршу власть скрывал, чтоб нам открыть науки.
Когда он строил град, сносил труды в войнах,
В землях далеких был и странствовал в морях,
Художников сбирал и обучал солдатов,
Домашних побеждал и внешних супостатов;
И, словом, се есть Петр, отечества отец.
Земное божество Россия почитает,
И столько алтарей пред зраком сим пылает,
Коль много есть ему обязанных сердец.
Неутомимый труженик, «строитель, плаватель, в морях герой», находившийся в народной гуще («между бесчисленным народа множеством»), «приемлющий тую же пищу», что и его солдаты, всегда «в поте, в пыли, в дыму, в пламени» — таков Петр у Л.а. Все это достаточно подтверждает мысль о том, что для русских просветителей идеальным монархом был не философ на троне, а труженик-работник. Не лишены основания и утверждения некоторых исследователей, считавших, что в Л.ском Петре нашла своеобразное преломление вера крестьянских масс в «доброго царя».
Л. идеализировал личность Петра: он ни разу не сказал о том, какими тяготами пали петровские реформы на плечи народа. Но надо полагать, что отношение Л.а к Петру I было искренним, иначе трудно объяснить появление таких проникнутых подлинной скорбью стихов, в которых описывалось горе «россов» после смерти Петра:
Земля казалася пуста:
Взглянуть на небо — не сияет,
Взглянуть на реки — не текут,
И гор высокость оседает;
Натуры всей пресекся труд.
Со временем Л. все больше убеждался в том, что наследники Петра на русском престоле, которым он щедро давал наставления в своих одах под видом официальной похвалы, совсем не спешили осуществлять его просветительскую программу. Свое истинное отношение к власть имущим Л. выразил еще в «Переложении псалма 145»:
Никто не уповай вовеки
На тщетну власть Князей земных;
Их тож родили человеки,
И нет спасения от них.
А какой огромный и непоправимый вред могло принести народу и государству ничем не обузданное самовластие, показало кратковременное царствование Петра III.
Л. уже не мог оставить жанр хвалебной оды неизменным: он включает в ее состав обличительное начало. В этом направлении Л. становится предшественником Державина. Так, в оде 1762 года, посвященной Екатерине II, Л. гневно осудил антинациональную политику Петра III, заключившего постыдный для России мир с прусским королем Фридрихом, сведя к нулю победы русских войск в кровопролитной войне:
Слыхал ли кто из в свет рожденных,
Чтоб торжествующий народ
Предался в руки побежденных?
О стыд, о странный оборот!
Гражданское мужество Л.а проявилось в этой оде в оправдании насильственного свержения с престола и уничтожения властителя за его преступную политику, враждебную народу («Теперь злоумышленье в яме, За гордость свержено, лежит»). Он разоблачает вредительскую деятельность иностранцев в России, направленную «к попранью нашего закона, Российского к паденью трона, К рушению народных прав» (не мог же Л. забыть, что новая российская императрица — иностранка!). Особенно смело и недвусмысленно звучит его предупреждение Екатерине о большой опасности, если от нее отвернется народ («О коль велико, как прославят Монарха верные рабы! О коль опасно, как оставят, От тесноты своей, в скорби!»). Новое правление должно носить гуманный характер и основываться на твердом соблюдении законов и народных интересов:
Услышьте, Судии земные
И все державные главы:
Законы нарушать святые
От буйности блюдитесь вы
И подданных не презирайте,
Но их пороки исправляйте
Ученьем, милостью, трудом.
Вместите с правдою щедроту,
Народну наблюдайте льготу,
То Бог благословит ваш дом.
Высокому, гражданскому содержанию од Л.а соответствовала их композиционно-стилевая структура. И построение оды, и ее торжественно-патетический стиль, включавший гиперболические описания, комические сравнения, метафоричность языка, риторические фигуры, — все это усиливало эмоциональное воздействие на читателя. Л.у нередко удавалось уже «приступом» (вступлением) придать оде тональность, соответствующую ее главной теме. Так, победная «Ода на взятие Хотина» открывалась «бурным» приступом («Восторг внезапный ум пленил, Ведет на верьх горы высокой»), а ода 1747 года, посвященная прославлению мира в России, начиналась приступом «тихим»: «Царей и царств земных отрада, Возлюбленная тишина».
Разнообразны средства создания Л.ым торжественного, высокого слога од. Возьмем, к примеру, оду 1747 года. Здесь (как и в других одах) высокость слога достигается использованием славянизмов: бряцает (ударяет в струны), зиждитель (строитель, основатель), паки (опять), паства (пастбище), лик (собрание: «доброт твоих прекрасных лик»), зрак (образ, вид), ужасный (удивительный), наглы (бурные) и др. Этому же служат усеченные формы прилагательных («.божественны науки», «.небесну дщерь»), славянские морфологические формы («одежду нежныя весны», «не знают строгие зимы»), особые орфоэпические нормы, подкрепляемые рифмой (благословенны — ободренны), поэтическая инверсия («секирным земледелец стуком»), восклицания, риторические вопросы, использование античной мифологии (в оде фигурируют Минерва, Марс, Нептун, музы), различные виды тропов.
Богата эпитетика в одах Л.а. Его эпитеты ярки и эмоциональны, порой метафоричны (жаждущие степи, бурные ночи, пламенные звуки). Многие из них были использованы последующими писателями (мысль любовная, оковы тяжкие, трудолюбивая пчела, радость безмерная, заря багряная и др.), многие вошли в обычную речь (зрелый возраст, скорбный вид, чистая совесть, бодрый дух и др.). Художественному воздействию од Л.а способствовали также разработанный стих (четырехстопный ямб), стройная десятистишная строфа, яркость живописи.
Подчиненный Л.ым общегосударственной и общенациональной проблематике жанр оды, казалось бы, исключал в нем личность самого поэта. И все же (хотя и очень редко) Л. вводил в оду «личные» мотивы. В оде Елизавете Петровне 1761 года он объявит о своем «преклонном веке» (возрасте), а в оде «На новый 1764 год» к этому добавит еще и о своем «гонящем в гроб недуге». Несомненно, личными воспоминаниями навеяно описание переживания мореплавателя в оде Петру III 1761 года:
Когда по глубине неверной
К неведомым брегам пловец
Спешит по дальности безмерной
И не является конец,
Прилежно смотрит птиц полеты.
В воде и воздухе приметы,—
И как уж томную главу
На брег желанный полагает,
В слезах от радости лобзает
Песок и мягкую траву.
Весь же одический цикл Л.а представляет их автора неутомимым поборником просвещения и прогресса, страстным борцом за развитие национального самосознания.
Немногочисленные стихотворения Л.а других жанров тоже высокохудожественные образцы. С Л.а начинается наша научно-философская лирика. В ней, пожалуй, больше, чем в других произведениях, слились воедино поэт и ученый. Л.а волнуют вопросы мироздания, ему хочется проникнуть в самую суть явлений. Он включает смелые гипотезы, заставляет читателя следить за ходом своих рассуждений, приобщает его к познанию вселенной, нанося тем самым очередной удар по церковной мифологии.
В «Утреннем размышлении» Л. выступил с гениальной догадкой о том, что солнце — это «горящий вечно Океан», что на его поверхности происходят непрерывные процессы изменения вещества («огненны валы», «вихри пламенны»). В «Вечернем размышлении» органично соединяются лирическое описание ночи и выяснение причин северного сияния. Отметим, что из того времени только Л.ские предвидения получили научное обоснование.
В жанре «научной поэзии» Л. выступил с «Письмом о пользе стекла». В нем Л. как бы создает научный трактат в стихах об употреблении стекла. Примечательны здесь отступления от общего плана. В одном из них с неприкрытой симпатией изображаются крестьянские девушки («сельски нимфы»).Украшенные скромным бисером из стекла, они превосходят своей привлекательностью женщин из богатых сословий. В другом — клеймит Л. европейских захватчиков, грабивших и убивавших коренных жителей Америки. Характерна для автора «Письма» своеобразная трактовка мифа о Прометее, которого «не свергла ль в пагубу наука», как это было со многими учеными, ставшими жертвами невежественных церковников.
Антиклерикальные настроения Л.а ярче всего выражены им в сатирическом «Гимне бороде», где он выступил против «мнений ложных», носителями которых были и раскольники, и мракобесы официальной церкви. Резкость обличения (да и некоторых выражений) этой сатиры была столь велика, что Синод добивался самой суровой расправы над ее автором.
Среди поэтического наследия Л.а есть глубоко лирические стихотворения. Это и некоторые из переложений псалмов, и «Стихи, сочиненные на дороге в Петергоф, когда в 1761 году ехал просить о подписании привилегии для академии, быв много раз прежде за тем же», и «Письмо к его высокородию Ивану Ивановичу Шувалову». В этом письме Л. дает замечательную картину конца лета:
Прекрасны летни дни, сияя на исходе,
Богатство с красотой обильно сыплют в мир;
Надежда радостью кончается в народе,
Натура смертным всем открыла общий пир;
Созрелые плоды древа отягощают
И кажут солнечный румянец свой лучам!
И руку жадную пригожством привлекают:
Что снят своей рукой, тот слаще плод устам.
После этой пейзажной зарисовки (не часто встречающейся в поэзии классицизма) говорится о том, что и Елизавета и Шувалов оставили свои «чертоги» и отправились отдыхать «на поля». А в заключение поэт с грустью замечает о себе:
Меж стен и при огне лишь только обращаюсь;
Отрада вся, когда о лете я пишу;
О лете я пишу, а им не наслаждаюсь
И радости в одном мечтании ищу.
Два последних стихотворения не предназначались Л.ым к печати. Он, видно, не предполагал, что такие стихи могут вызвать интерес читателя. Но важен факт их создания.
Трудно переоценить роль Л.а в развитии русской литературы и языка. Его реформа стихосложения открыла колоссальные возможности русской поэзии, его реформирование русского литературного языка дало отечественной культуре мощное средство ее развития. Последующим поколениям русских писателей Л. передал свою гражданскую лиру.
Прав был В. Г. Белинский, назвавший Л.а «Петром Великим русской литературы».