benua_protiv_liberalizma_84x108

Человек, рабочая сила которого отдана на откуп рынку, становится все более уязвимым, так как увеличивается риск, что либо она не найдет нанимателя, либо ничего не будет стоить на рынке. Современный индивидуализм раз­ рушил органические отношения близости, которые, прежде всего, были отношениями солидарности и взаимопомощи, и привел к уничтожению всех традиционных форм соци­ альной защиты. Рынок может регулировать отношения спроса и предложения, но не может регулировать социаль­ ные отношения. Не происходит ли это потому, что он игно­ рирует существование неутолимого спроса? Вмешательство Государства­-Провидения становится необходимым потому, что лишь оно способно исправить наиболее явные проти­ воречия и затушевать наиболее очевидные уродства. Вот почему, как хорошо показал Карл Поланьи, когда кажется, что либерализм празднует победу, он парадоксальным об­ разом вызывает рост государственного вмешательства, спо­ собного хоть немного исправить безобразия, вызванные влиянием на общество «саморегулирующегося» рынка. Ален Кайе пишет: «Если бы не было Государства-Прови­ дения, относительный социальный мир был бы сметен ры­ ночной логикой абсолютно и незамедлительно»26. Эта си­ нергия рынка и государства долгое время характеризовала фордистскую систему. «Социальная защита, — заключает Поланьи, — есть обязательное сопровождение саморегули­ рующегося рынка»27.

В той мере, в какой подобное вмешательство компенси­ рует разрушительную роль рынка, можно говорить о про­ воцировании государством «демаркетизации» обществен­ ной жизни. В то же время государство не может заменить собой общинные формы социальной защиты, разрушенные развитием промышленности, утверждением индивидуа­ лизма и экспансией рынка. Возможности государственно­ го вмешательства достаточно ограничены по отношению к прежним формам социальной защиты. В то время как

41

прежние формы солидарности основывались на взаимных обязанностях каждого, государственная социальная защи­ та в результате утраты членами общества ответственности превращает равноправных пайщиков в простых присут­ ствующих. В то время как прежние формы коллективизма вырастали из системы конкретных взаимоотношений, го­ сударственное вмешательство представляется абстрактной, нереальной машиной, от которой все чего-то ждут и кото­ рой никто ничего не должен. Замещение прежних непо­ средственных форм солидарности безличным, внешним и непрозрачным покровительством отнюдь не представ­ ляется удовлетворительным. Напротив, такое покрови­ тельство является источником кризиса Государства-Прови­ дения, которое по своей природе способно оказывать только социологически неадаптированное, а значит, экономиче­­ ски неэффективное вмешательство. Как писал Бернар Ан­ жолрас:­ «Преодолеть кризис Государства-Провидения — значит изыскать условия для появления солидарной близо­ сти, которые являются также условиями реформирования экономических связей, вплоть до восстановления синхро­ нии между производством материальных благ и производ­ ством социального»28.

«Все унижение современного мира, все его обесцени­ вание, — писал Пеги, — происходит из-за того, что совре­ менный мир признал возможным выставить на продажу те ценности, которые античный и христианский миры счита­ ли в принципе непродаваемыми»29. Либеральная идеоло­ гия несет большую долю ответственности за это унижение из-за того, что она основывалась на нереалистичной антро­ пологии и привела к ошибочным выводам. Идея, согласно которой человек свободно и рационально действует на рынке, является утопической, так как экономические дей­ ствия никогда не являются автономными, но всегда зави­ сят от общественного и культурного контекста. Не суще­ ствует изначальной или врожденной экономической ра­

42

циональности: она вырабатывается всем общественноисторическим развитием. Товарный обмен не является уни­ версальной формой ни общественных отношений, ни отно­ шений экономических. Рынок — не универсальный, но ло­ кальный феномен. Он не реализует оптимальное соотно­ шение спроса и предложения, так как учитывает только удовлетворяемый спрос. Общество всегда больше, чем со­ вокупность составляющих его индивидуальных элементов, так же как класс всегда больше, чем элементы, из которых он состоит. Это происходит потому, что именно класс фор­ мирует составляющие его элементы, как это показал Рассел в теории логических типов. Наконец, абстрактная концеп­ ция обособленного,­ «деконстектуализированного» ин­ дивида, поведение которого базируется на строго рацио­ нальных предпочтениях­ и который выбирает свою принад­ лежность на пустом месте, практически не выдерживает критики. Коммунотаристские теоретики или теоретики, близкие к коммунотаристам (Алистер Макинтайр, Майкл Зандель), наоборот, показали необходимость для индиви­ дов общины, которая конституирует их горизонт, их эписте­ му и нужна как для формирования критического отношения к реальности, так и для выработки собственной идентично­ сти и удовлетворения собственных целей. Общее благо

идоктрина, определяющая способ жизни этого сообщества,

иявляются его коллективной идентичностью. Современный кризис происходит из противоречия меж­

ду абстрактным универсальным человеком с сопутствую­ щей ему атомизацией и деперсонализацией социальных связей и реальностью человека конкретного, для которого социальные связи основываются на чувственных связях и отношениях близости с сопутствующими им сплоченно­ стью­ и взаимными обязательствами.

Либеральные авторы верят в возможность общества, полностью соответствующего ценностям индивидуализ­ ма и рынка. Это иллюзия. Индивидуализм никогда не был

43

моделью для общественного поведения и никогда не будет ею впредь. Более того, есть основания думать, что индиви­ дуализм может проявляться только благодаря тому, что общество все еще в каком-то отношении является холист­ ским. «Индивидуализм никогда не может полностью за­ менить холизм и целиком господствовать в обществе. Более того, он никогда бы не смог эффективно функционировать, если бы холизм не отдавал ему дань неявным образом», — пишет Луи Дюмон30. Это и придает идеологии либерализма ее утопическое измерение. Таким образом, в холизме нельзя видеть только следы прошлого, обреченные на уничтоже­ ние. Человек остается общественным существом. Холизм еще встанет в полный рост, когда вместо «гармонии есте­ ственных интересов» будет признано превосходство общего блага над частными интересами.

1  La désenchantement du monde. Gallimard, 1985, p. 77.

2  L’ère de l’individu. Contribution à une histoire de l’individualité. Gallimard, 1989, p. 76–77.

3  L. Dumont. Homo Аequalis. Gen`еse еt еpanouissement de l’idéologie économique. Gallimard, 1977, p. 17.

4  Некоторые либеральные авторы в то же время склонны про­ водить различие между автономией и независимостью, так же как и между субъектом и индивидом, между индивидуализмом и нар­ циссизмом. Автономия, в отличие от независимости, еще счита­ ется с необходимостью подчинения сверхиндивидуальным пра­ вилам — в том случае, если они имеют своим источником само­ достаточную нормативность. Такого взгляда придерживается, в частности, Ален Рено (там же, с. 81–86). Автономия действи­ тельно имеет отличия от независимости. Но вопрос заключается не в этом. Основной вопрос в том, что же может сдерживать инди­ вида и заставлять его уважать ограничения его свободы, если эти ограничения входят в противоречие с его частным интересом.

5  De la liberté des Anciens comparée à celle des Modernes (1819). 6  La vertu d’égoïsme. Belles lettres, 1993.

7  Op. cit.

8  Deuxième traité du gouvernement civile (1690). Chap. 2.

44

  9  Traité de la guerre et de la paix (1625).

10  Маркс в той мере, в какой он придает либеральной идеоло­ гии фундаментальную эпистемологическую ценность, принадле­ жит к метафизике индивида, позволяющей считать его «одним из первых христианских мыслителей Запада» (Мишель Анри. Маркс. Gallimard, т. 2, с. 445). Реальность марксистского индивидуализ­ ма, прячущегося за фасадом коллективизма, была установлена многими авторами, начиная с Луи Дюмона. Пьер Розанвалон пи­ шет: «Философия Маркса должна быть понята как попытка углуб­ ления идеологии индивидуализма. Концепция классовой борьбы имеет значение только при индивидуалистическом представлении общества. В традиционном обществе она не имеет никакого смыс­ ла» (Le libéralisme économique. L’histoire de l’idée du marche. SeulePoints, 1989, p. 188–189). Маркс, конечно, отказывается от фик­ ции Homo economicus, но только потому, что та вызывает отчуж­ дение индивида и привязывает его исключительно к сфере экономического интереса. Согласно Марксу, такой интерес ведет к отчуждению индивида от реальной жизни (данное утверждение можно рассматривать как лучшее в его творчестве). В то же вре­ мя он нигде не говорит о необходимости следовать общему благу. Классовый интерес для него тоже остается довольно размытым.

11  De l’individualisme. Enquête sur le retour de l’individu. PUF, 1985, p. 16.

12  Op. cit., p. 7.

13  Recherches sur l’origine et les causes de la richesse des nations. Garnier-Flammarion, 1991, vol. 1, lib. 3, chap. 4.

14  Ibid., vol. 1, lib. 1.

15  Такова наиболее распространенная позиция либералов. Либертарианцы («анархо-капиталисты») идут гораздо дальше. Они отказываются даже от «минимального государства», предло­ женного Робертом Нозиком. По их мнению, государство, потреб­ ляющее труд, но не производящее капитал, является «вором».

16  Harmonies еconomiques (1851). Это хорошо известный те­ зис, озвученный Мандевилем в «Басне о пчелах»: «Частные гре­ хи, публичная добродетель».

17  Op. cit., p. 124.

18  Op. cit., vol. 1, p. 92.

19  Vers une anthropologie générale. Modernité et alterité. Droz, Genève, 1992, p. 57.

45

20  Splendeurs et misères des sciences socials. Esquisse d’une mythologie. Droz, Genève, 1986, p. 347.

21  The theory of Moral Sentiments. Oxford, Clarendon Press, 1976, p. 86.

22  Op. cit., p. 333–334.

23  Op. cit., p. 124.

24  «Басня о пчелах» (1714).

25  La grande transformation politique et économique de notre temps. Gallimard, 1983, p. 88.

26  Op. cit., p. 332.

27  Op. cit., p. 265.

28  Crise de l’État social: liens et associations: éléments pour une socio-économie critique // Revue de MAUSS, 1 semestre 1998, p. 223.

29  Note conjointe sur R. Descartes, Gallimard.

30  Op. cit.

БУРЖУА

Буржуа, многократно осмеянный, разоблаченный, под­ вергнутый критике на протяжении веков, кажется, навсе­ гда потерял свою актуальность. Редки сегодня те, кто при­ числяет себя к буржуазии, редки те, кто ее защищает1. Как

вправых, так и в левых кругах, кажется, договорились о том, чтобы прекратить все спекуляции на темы буржуа­ зии. Социолог Беатрис де Вита констатирует: «Уже не суще­ ствует модели буржуа, смешиваемого с грязью. После де­ сяти лет, когда это слово употреблялось в уничижительном смысле, все как-то успокоились»2. Между тем буржуазия

внаше время не только весьма далека от того, чтобы быть классом, обреченным на вымирание, как об этом непреду­ смотрительно объявила Аделин Домар3, но и более соот­ ветствует не социальной прослойке, а ментальности, под­ чинившей себе все. Если мы уже не видим буржуа, то это не говорит об его исчезновении. Возможно, он распростра­ нился повсюду и не поддается локализации. «Буржуа­ бук­ вально исчез, он уже не живой человек, а мифологический персонаж. Сейчас этот термин можно применить разве что к нескольким динозаврам, глядя на которых невозможно не умереть со смеху»4. Однако это слово стало бессодер­ жательным именно потому, что содержание, к которому оно

47

отсылает, переполнило собой реальность. Жак Элюль пи­ шет: «Задайтесь вопросом: кто такой буржуа? У самых рас­ судительных людей это вызовет такое беспокойство, что я не знаю, как с ним можно будет справиться»5. Попытаемся, однако, и мы поставить его в очередной раз. А для начала в общих чертах опишем историю образования и восхожде­ ния класса буржуазии.

Во Франции буржуазия обязана своим развитием дина­ стии Капетингов, заключившей с ней альянс для уничто­ жения феодальных порядков. В XI в. происходят масштаб­ ные завоевания. В течение последующих двух столетий развивается движение коммун: коммуны (городские общи­ ны), являющиеся ассоциациями городских «буржуа»6, вос­ принимают феодальные порядки как угрозу своим интере­ сам. Буржуа, которые не являются ни нобилями (знатью), ни сервами (зависимыми), а фактически единственными свободными людьми в феодальном обществе7, начинают прибегать к королевскому покровительству, чтобы освобо­ диться от власти своих сеньоров. Буржуа «дезавуируют» своих сеньоров, разрывая «письма буржуазии» (т. е. припи­ ски к определенному месту), и умоляют короля принять их под свое покровительство, освободив их от прежних обязательств. Монархия Капетингов, будучи соперницей феодалов, берет этих горожан под крыло, создавая «коро­ левскую буржуазию». Начиная с XII в. монархи добивают­ ся, чтобы дела горожан рассматривались в королевских трибуналах, а не в судах сеньоров. Они также запрещают своим вассалам увеличивать налоги на горожан. Одно­ временно они распространяют повсюду более однородные законы, основанные на римском праве, а не на традицион­ ном праве регионов и племен. В других местах Европы, где «торговая революция» не зашла столь далеко, горожане устраивают бунты против феодалов, ограничивающих их свободы (в Кельне в 1074 г., в Брюгге в 1124 г.).

Если при своем появлении буржуазия опиралась на Государство, то и в ходе ее восхождения то же самое Госу­

48

дарство было для нее хорошим подспорьем. Ведь оно пред­ ставляло собой более абстрактную, более безличную власть, чем власть феодала. Благодаря ей буржуа получали торго­ вые и профессиональные послабления, позволявшие им обходить религиозные и политические ограничения. Рас­ сматривая юридические установления этих ассоциаций го­ рожан, Макс Вебер не побоялся сказать, что с юридической точки зрения они представляли собой «революционную узурпацию». Государство, со своей стороны, рассчитывало прежде всего на финансовую поддержку со стороны бур­ жуазии. Но, обретая такую поддержку, оно постепенно раз­ рушало и феодальные связи, бывшие путами на его ногах. Это движение заметно усиливается в эпоху Столетней вой­ ны (1346–1452). Для того чтобы участвовать в войне, сеньо­ ры были вынуждены передавать часть своих полномочий и прав другим людям. Буржуазия получала от этого при­ были. Рядом с сеньориальной экономикой возникал новый экономический сектор, эволюционировавший по направ­ лению к капитализму. Опираясь на буржуазию, монархия Капетингов организовывала в паре с ней и королевскую власть и рынок, одновременно проводя объединение стра­ ны, завершившееся к концу XV в. «Без поддержки, которую буржуазия спонтанно оказывала королевской короне, по­ следней было бы очень трудно собрать воедино те земли, которые сегодня составляют Францию», — пишет Пьер Луций8.

Феодальная система начинает рушиться в начале XV сто­ летия. Одновременно появляется артиллерия, что сводит на нет значение укрепленных замков и крепостей. В то вре­ мя как старая поместная аристократия начинает беднеть, союз между буржуазией и королевской властью крепнет. Монархи рекрутируют своих советников в среде буржуазии: Жак Кёр становится генеральным казначеем Карла VII. В XVI в. Франциск I по совету финансиста Полета начина­ ет продажу должностей. Эти должности, облагаемые на­ логом, вскоре становятся наследственными. Луций пишет:

49

«Продажа должностей закрепила триумф буржуазии, раз­ вязала ей руки в торговле и промышленности. В то время как аристократия, обезглавленная или разоренная во вре­ мя войны, забрасывала свои земли и посылала своих детей служить ко двору, буржуазия богатела и становилась под­ линной хозяйкой страны»9.

Параллельно Государство изыскивает новые возмож­ ности для увеличения финансовых и фискальных доходов, которые бы расширили его могущество. Начиная с XIII в. оно ведет «капиталистическую» деятельность, основанную на рационализации экономики. Кольбер, будучи потомком многочисленных поколений торговцев, сказал: «Я думаю, что все будут согласны со мной в том, что величие и могу­ щество государства измеряется тем количеством денег, кото­ рым оно располагает»10. С этой целью государство развива­ ет крупномасштабную коммерцию и расширяет рынок в «де­ феодализированном» пространстве, ставшем гомогенным благодаря унификации законодательства. Внутриобщинные неденежные обмены, основанные на взаимозависимости, становятся неприемлемыми с фискальной точки зрения, их необходимо свести к минимуму. «Государство жизненно заинтересовано в развитии рыночной экономики и сворачи­ вании нерыночных обменов, — пишет Пьер Розанвалон. — Его политические и налоговые амбиции соединяются, чтобы создать рынок»11. Современный рынок является результа­ том не «естественной экспансии» локальных рынков, но «крайне искусственного стимулирования» (Поланьи),­ по­ рожденного публичной властью. Карл Поланьи­ пишет: «Экономическая история показывает нам, что националь­ ные рынки никогда не появлялись в результате эмансипации от правительственного контроля. Напротив, рынок был ре­ зультатом осознанного, а часто и насильственного вмеша­ тельства Государства, навязывавшего населению новую эко­ номику с неэкономическими целями»12. Образование­ рынка, ставшее возможным благодаря демонтажу феодальной си­ стемы, повлекло за собой и появление новой системы цен­

50