!!Экзамен зачет 2023 год / Манигк_РАЗВИТИЕ И КРИТИКА УЧЕНИЯ О ВОЛЕИЗЪЯВЛЕНИИ
.docКогда необходимо создать правовое отношение с определенным или неопределенным лицом, тогда возможна и, как правило, необходима та форма выражения воли, которую мы называем волеизъявлением. Если же, напротив, речь идет о юридическом акте, который исчерпывается в собственной правовой сфере действующего лица, то следует выбрать непосредственное выражение воли <4>.
--------------------------------
<4> Binder. S. 93.
Следует признать, что Binder по крайней мере чувствует себя обязанным предложить обоснование, почему в праве вообще требуются выражения воли. Большинство авторов предпочитают прикрываться неким неопровержимым постулатом и никоим образом не пытаются предложить доказательства утверждения, что воля, чтобы вступить в силу, должна быть выражена. Согласно Binder'у, воля должна путем своего выражения стать "для лица, изъявляющего волю, неизменимым фактом" <5>.
--------------------------------
<5> S. 92, Anm. 63 gegen Isay.
Binder сталкивается тут с вопросом, от ответа на который, как он чувствует, зависит все понимание волеизъявления. Но даже он разобрался с вопросом слишком неточно. Мы уже ранее высказали свою позицию по этому поводу <6>. Она в дальнейшем будет представлена применительно к специальным целям данной работы. Здесь мы указываем ее только постольку, поскольку это необходимо для оценки взгляда Binder'а.
--------------------------------
<6> Manigk. Rechtsgeschafte. S. 99 ff. und Iherings J. 49. S. 474 ff.
Автор, как и господствующее мнение, упускает из вида наиболее важный, определяющий момент. Он пытается объяснить нам необходимость выражения воли, в то время как мы на самом деле хотим знать, когда волеизъявление должно состояться и в чем состоит его сущность. "Создание необходимого эффекта" может рассматриваться самое большее как совершение волевого действия, завершение формирования воли, но не как изъявление, к которому, по мнению Binder'а, всегда принадлежит адресат волеизъявления.
Но и необходимость простого выражения воли едва ли можно оправдать тем, что воля только путем своего выражения становится "распознаваемой" для самого субъекта воли, в особенности если пытаться вслед за Binder'ом возвести эту необходимость к "психологическому моменту" <7>. Субъекту известна его воля и ее содержание еще до ее выражения. Внешняя распознаваемость его воли для третьих лиц замещается для него самого содержанием его знания. Убийце, который ожидает свою жертву в укрытии, ясен его умысел, он известен ему еще до исполнения, и он бы отсутствовал, если бы для себя самого ему требовалось бы гарантировать наличие этой воли совершением деяния. Поэтому совершенно нежизнеспособной оказывается точка зрения, что будто бы право рассматривает деяние как раз потому как существенное, что только в нем для совершающего его лица стала известна и понятна его собственная воля. Совершенно невозможным следует назвать положение, что право якобы требует от покупателя выразить его оферту потому и для того, чтобы ему таким образом впервые стало известно его собственное намерение совершить покупку.
--------------------------------
<7> Binder. S. 92, Anm. 63; Manigk. Rechtsgeschafte. S. 101.
Binder также не учитывает, что такое деяние, как завершение формирования воли, может основываться на совершенно различных волях. Завладение имуществом может, например, происходить из воли получить лежащую на улице вещь как находку, но может и из воли получить ее в собственническое владение. И тем не менее действие по завладению завершает формирование воли, будь она того или другого содержания. Что именно действующее лицо желает добиться совершением своего внешнего действия, сообщает ему самому не его действие, а исключительно его внутренняя воля. Этого необходимо придерживаться. Но это не имеет ничего общего с понятием волеизъявления. Внутренняя оговорка (Mentalreservation), например, без сомнения, является невыраженной, внутренней волей. Но она лишает последствия волеизъявления юридической силы согласно § 116 (предложение 2) BGB только тогда, когда адресат волеизъявления знал о ней. Право оценивает, таким образом, любую оговорку независимо от ее изъявления, поскольку в рамках § 116 (предложение 2) BGB выражающее волю лицо скрывает ее. Поэтому действующему лицу не менее известно то, о чем оно совершило внутреннюю оговорку, и то, чего оно в самом деле желало, чем если бы он выразил это и тем самым возвел бы до уровня позитивной действительности. В случае с ошибкой истинная воля также не выражена, но тем не менее она на самом деле имеется и известна действующему лицу, ибо он может в последующем оспорить волеизъявление и т.п. Было бы неверно утверждать, что внутренняя воля получает юридическое значение только в изъявлении. Согласно целому ряду законодательных предписаний невыраженная воля может приводиться в качестве аргумента против воли выраженной. Рецепт Binder'а оказывается здесь несостоятельным.
Здесь сработает то же возражение, которое мы уже выдвигали против позиции Kohler'а <8>, который обозначает изъявление как объективизацию и воплощение воли, так что воля целиком растворяется в волеизъявлении и только в нем и должна учитываться. Также Zitelmann говорил, что завершение волевого акта лежит в изъявлении <9>. Однако наша прежняя полемика против этого утверждения требует уточнений. Поскольку если мы, как и ранее, утверждаем, что воле вовсе не требуется находить свое завершение, при котором она приобретает правовое значение, в волеизъявлении, то остается здесь еще проверить, может ли она учитываться правопорядком в качестве исключительно душевного факта. В этом вопросе друг другу противостоят два экстремальных подхода. Но только промежуточный подход доказал свою правильность.
--------------------------------
<8> Kohler. Iherings J. 16. S. 92 ff. Возражения см.: Manigk. Iherings J. 49. S. 481 ff.
<9> Возражения см. также: Manigk. Rechtsgeschafte. S. 37 ff., 103 ff., 234 ff.
Также при применении к конкретному случаю теория Binder'а демонстрирует свою несостоятельность. Она приводит ученого, как и Hellmann'а, к выводу, что завещание не является волеизъявлением, а только простым непосредственным выражением воли <10>. Binder, однако, о природе последнего сказал нам только то, "что оно не является волеизъявлением" и что оно имеет место в тех ситуация, где юридические акты исчерпываются в собственной правовой сфере действующего лица. В этом пункте разбора проблемы до сих пор потерпели неудачу все исследователи.
--------------------------------
<10> Binder. S. 93.
Binder подходит с этим последним утверждением, очевидно, очень близко к тому различию, которое привело автора настоящей работы к теории волевой сделки (Willensgeschaft) <11>. Различие таково: во всех таких юридических сделках, эффекты которых затрагивают также чужую правовую сферу, необходимо волеизъявление (сделки-волеизъявления - Erklarungsgeschafte). Во всех юридических сделках, правовые последствия которых не затрагивают правовую сферу других лиц, волеизъявление не имеет значения (волевые сделки - Willensgeschafte).
--------------------------------
<11> Manigk. Rechtsgeschafte. S. 33 ff., 36, 399 ff.
С точки зрения приведенной теории невозможно отказать завещанию в качествах, требующих волеизъявления. Поскольку без сомнения завещание имеет юридические последствия, которые затрагивают правовые сферы других лиц, его содержание должно быть продемонстрировано. Binder требует, напротив, чтобы уже юридический акт сам по себе ограничивался только собственной правовой сферой действующего лица. Это настолько же неточно, насколько неметодично, ибо Binder не сообщает нам, откуда он берет это свое различие. Binder упускает из виду, далее, что правовые эффекты акта имеют здесь значение. Правовые эффекты завещания создают права и обязанности у третьих лиц. Поэтому и здоровое практическое правовое чутье до сих пор справедливо рассматривало завещание как истинное волеизъявление, хотя ни через составление завещания, ни через открытие наследства не возникает правоотношения между наследодателем и наследниками.
Binder должен бы согласно своему принципу, как и Helhnann, все так называемые не требующие восприятия волеизъявления рассматривать как простые непосредственные выражения воли. Поскольку в этих случаях юридический акт как таковой ограничивается всегда сферой лица, совершающего волеизъявление. На деле это различие действует у Binder'а и в таком направлении тоже. Ибо он говорит о завещании: "Здесь не имеется лица, в адрес которого может быть выражена воля". И, наконец, он приходит к выводу, что к непосредственным выражениям воли <12> следует причислять "учреждение фонда, оккупацию, отказ от права собственности, выдачу ценной бумаги на предъявителя и все завещательные распоряжения". "Завещание в смысле любого учения представляет собой прямую демонстрацию воли, но все же не является волеизъявлением в предложенном выше смысле; это следует из того, что оно выражает свой эффект даже тогда, когда остается неизвестным". В таком случае не существовало бы вообще волеизъявлений, поскольку, как известно, эффект никакого из волеизъявлений, даже так называемых требующих восприятия, не зависит от ознакомления с ним адресата. Например, отказ от договора получает эффект с момента поступления к адресату, даже если он "остается никому неизвестным".
--------------------------------
<12> Binder. S. 94.
О рифы применимых норм учение Binder'а разбивается так же беспомощно. И это, безусловно, решает дело в пользу отказа от его теории, ибо положения § 116 ff. BGB одинаково применимы к не требующим восприятия волеизъявлениям, так же как и к требующим таковое. Далее будет показано, что эти положения применимы даже там, где не предполагалось, что они будут применяться: § 116 (предложение 2) и 117 BGB применимы также и к не требующим восприятия волеизъявлениям.
Теория Binder'а дает нам, как и многие другие, понятие без материально-правового наполнения. Неправильно поэтому, что Binder увенчивает свою теорию утверждением, что она якобы сочетается с BGB <13>. При этом он думает только о словоупотреблении закона и выведенном оттуда разделении на требующие и не требующие восприятия волеизъявления, но не об основном - не о применимости норм. Вопрос, сочетается ли предлагаемая теория с положениями закона, надо, на мой взгляд, проверять не в последнюю, а в первую очередь.
--------------------------------
<13> S. 95.
§ 12
Hellmann предпринимает попытку всеобъемлюще защитить свою прежнее мнение о понятии волеизъявления <14>. Как и прежде, он снова начинает с позиций обычного словоупотребления и в конце заявляет, что выразить волю означает сделать волю известной, что поэтому всегда должно присутствовать лицо, которому нечто сообщается <15>. С другой стороны, при этом он может справедливо возразить Zitelmann'у, что необоснованной является точка зрения, будто бы понятие изъявления в юридическом смысле выходит за пределы того, что в жизни зовется волеизъявлением. Но первое положение показывает себя совершенно бездоказательным для построения юридического понятия, что доказывается последним утверждением.
--------------------------------
<14> Hellmann. Zur Lehre von der Willenserklarung nach burgerlichem Rechte. Iherings J. 42. S. 413 ff. (1901).
<15> A.a.O. S. 418.
Hellmann справедливо отмечает, что § 904 Первого проекта был заменен на предложения Jacubecky в § 959 BGB. Прежний текст гласил: "Движимая вещь, чей собственник с помощью волеизъявления отказывается от владения ею (Inhabung), не уступая его другому лицу, отказывается от собственности, становится бесхозяйной". Поскольку Вторая комиссия находила по крайней мере сомнительным, что в данном случае имеется волеизъявление, то § 959 BGB был сформулирован по-другому.
По Hellmann'у, волеизъявлениями являются только такие выражения, которые направлены определенному адресату, неопределенному кругу адресатов или какому-либо органу (a.a.O. S. 433). Все так называемые не требующие восприятия изъявления не являются волеизъявлениями, но только осуществлениями воли (Willensverwirklichung). Но Hellmann приходит с помощью упомянутых Isay'ем положений § 2231, 2238, 2241 (номер 3) BGB к неверным заключениям. К тому, что Isay на это возразил <16>, едва ли следует что-либо добавлять. В § 2231, 2078 BGB речь идет, разумеется, об истинных волеизъявлениях, хотя закон говорит просто об "изъявлениях" (Erklarungen). То, что законодательство употребляет оба выражения как равнозначные, ясно показывают, например, § 116 и 119 BGB, поскольку эти термины просто взаимозаменяются.
--------------------------------
<16> Isay. Iherings J. 44. S. 51 ff.
Разумеется, как уже показано выше, не всякое "изъявление" есть волеизъявление. Поскольку там, где предметом изъявления не является воля, а, скажем, какое-либо заявление, не должно идти речи о волеизъявлении. Например, заявление, что товар оказался дефектным, является не волеизъявлением, но изъявлением другого рода. Также изъявление наследодателя, которое согласно § 2238 (22413) BGB содержит запись последней воли, принадлежит к волеизъявлениям, что не оспаривается ни Isay'ем, ни кем-либо другим.
Как и Wendt, Hellmann <17> полагает, что заявление о принятии (Annahmeerklarung) мыслимо только в качестве изъявления в адрес предлагающего лица. Hellmann поддерживает свою точку зрения ссылкой на § 151 BGB. В переговорах Второй комиссии даже звучит, что в случаях § 151 BGB "заявление о принятии вообще не является необходимым".
--------------------------------
<17> A.a.O. S. 426.
Объяснения Hellmann'а не могут показать, какова на самом деле природа необходимого по § 151 BGB заявления. Hellmann утверждает, что в данном случае имеется не волеизъявление, а осуществление воли. Последнее действует с момента его совершения, первое - с момента получения (Zugang) <18>. Такое разделение противоречит тому обстоятельству, что даже на так называемые не требующие восприятия волеизъявления, насколько таковые вообще можно рассматривать в качестве волеизъявлений, распространяются нормы о волеизъявлениях и что они в смысле закона также признаются истинными волеизъявлениями. Поэтому между так называемыми осуществлениями воли и не требующими восприятия волеизъявлениями должно существовать также некое материальное различие.
--------------------------------
<18> Hellmann. S. 437.
Hellmann и Isay справедливо критикуют в одном и том же направлении принятое разделение волеизъявлений на требующие и не требующие восприятия. Hellmann в результате полностью вычеркивает не требующие восприятия волеизъявления из числа волеизъявлений и дает им обозначение "осуществления воли". Isay рассматривает это обычное разделение как разделение не понятий волеизъявлений, но только составов.
В любом случае эта критика показывает одно. Нам, несмотря на то, что это разделение стало господствующим, вовсе не понятно, какая на самом деле ключевая особенность указывает на необходимость восприятия (Empfangsbedurftigkeit). Публичное обещание награды поэтому не может быть единогласно классифицировано. Hellmann справедливо подчеркивает, что лицо, обещающее награду, в любом случае желает донести свою волю до сведения других лиц. Поэтому § 130 BGB должен применяться.
Далее Hellmann совершенно последовательно признает существование юридических сделок, которые в предложенном им смысле являются не изъявлениями, а осуществлениями воли <19>.
--------------------------------
<19> S. 424, 437, 448 Ziff. 3.
Hellmann, так же как Binder, проводит границу таким образом, что волеизъявление требуется там, где действующее лицо посредством сделки желает вмешаться в правовое пространство другого лица <20>. Но уже здесь ему должны возразить, что даже при таких актах, которые Hellmann обозначает как осуществления воли, происходит вмешательство в правовую сферу других лиц. Наследодатель создает посредством составления завещания права третьих лиц, чем, очевидно, воздействует напрямую на правовую сферу других лиц, как уже подчеркивалось ранее.
--------------------------------
<20> Hellmann. S. 446 ff.
Hellmann упускает из виду, что он проводит границу между изъявлением и осуществлением воли двумя способами, и предложенное им различие неверно потому, что он при этом использует два не согласующихся друг с другом критерия разграничения. Сначала он утверждает: волеизъявление имеется только там, где кто-то обращается с выражением в целях сообщения к другому лицу, до которого это изъявление должно дойти. И во-вторых: волеизъявление совершается только там, где должно произойти воздействие на правовую сферу другого лица. Отсюда должен следовать вывод, что прежде всего там, где изъявление должно воздействовать на правовую сферу другого лица, будет требоваться "необходимость восприятия", что неверно. Пример - завещание.
Непонятно также, когда Hellmann говорит об основании фонда, отзыве, завещательном распоряжении, подтверждении оспоримых сделок, выдаче ценных бумаг на предъявителя. Тут "действующее лицо воздействует только на свой собственный правовой круг" <21>. Я полагаю, что в таких ситуациях, когда юридическим актом полномочие или обязанность возлагается на третье лицо, происходит прежде всего вмешательство в чужую правовую сферу. В случае оккупации или отказа от права собственности такого, как правило, не происходит. Но во всех вышеперечисленных случаях возникают права других лиц: фонд, как только становится юридической личностью, приобретает право требования к своему учредителю о передаче имущества; завещание порождает в случае наступления смерти наследодателя наследственные права и обязанности третьих лиц; подтверждение оспоримой сделки создает для контрагента свободное от пороков право, которое он до этого не имел; выдача ценной бумаги на предъявителя создает право требования в пользу держателя ценной бумаги. Если вступление в силу этого волеизъявления также зачастую еще обусловлено наступлением других юридических фактов (государственное согласие, открытие наследства, приобретение ценной бумаги), то речь идет, без сомнения, о последствиях того волеизъявления, которым все и определяется.
--------------------------------
<21> S. 447.
Как обстоят дела с другими предлагаемыми Hellmann'ом примерами, например признанием отцовства ребенка, рожденного вне брака, принятием наследства, может быть определено только при дальнейшем развитии темы.
Примеры у Hellmann'а также неверно сгруппированы. Предложенные им исключения <22> также показывают неверность предложенного им правила. Из правила, что волеизъявление требуется там, где происходит вмешательство в чужую правовую сферу, Hellmann предлагает следующие исключения: a) и b) § 151 BGB (обычаи оборота и отказ от получения уведомления), c) § 181 BGB, d) такие сделки, которые обычно рассматриваются как желательное для затрагиваемого лица вмешательство в его правовую сферу. Эти случаи здесь объединены частично неправильно. Предпринятая согласно § 181 BGB представителем сделка по исполнению (Erfullungsgeschaft) в принципе, будучи позитивным действием по исполнению, представляет собой истинное сделочное волеизъявление <23>. Исполнение всегда воздействует на правовую сферу другого лица, даже в случае § 181 BGB, где оно также является волеизъявлением, требующим принятия. Последнее свойство здесь не проявляется только потому, что лицо, совершающее волеизъявления, и адресат волеизъявления являются одним и тем же лицом. Если речь идет о дальнейших последствиях, то дуализм становится ясным. Действие по исполнению, например, является оспоримым согласно § 119 BGB. Если представитель, совершающий исполнение самому себе, совершил исполнение под влиянием ошибки, имеющей значение согласно § 119 BGB, то оказывается в этом случае, что его исполнение было требующим восприятия изъявлением, поскольку оспаривание изъявления может быть предпринято только в адрес самого представляемого или другого его представителя. К такому исполнению применимы положения § 116 ff. BGB. Таким образом, Hellmann (a.a.O. S. 440) необоснованно причисляет эти случаи к сделкам по осуществлению воли (Verwirklichungsgeschaft). Во всяком случае обычно они не принадлежат к таковым.
--------------------------------
<22> S. 446.
<23> Ср: Manigk. Rechtsgeschafte. S. 41 ff.
Ведение чужих дел без поручения Hellmann причисляет к юридическим сделкам, поскольку со стороны лица, ведущего чужие дела, выражается animus negotia aliena gerendi <24>. Как далее снова будет показано, юридическая сделка в смысле BGB наличествует только там, где имеет значение воля действующего лица на достижение эффекта (Erfolgswille). Любая animus negotia aliena gerendi направлена не на правовой результат, т.е. не на возникновение прав и обязанностей, а только на имеющееся с самого начала отношение negotia к принципалу (Geschaftsherr) <25>. Поскольку все последствия ведения дел наступают безо всякого внимания к воле gestor'а, в данном случае не имеется юридической сделки. По тем же причинам не может иметься и волеизъявления. Но также не может быть и сделки по осуществлению воли в том смысле, как ее понимает Hellmann, поскольку последняя всегда является юридической сделкой (s. 448 Ziff. 3).
--------------------------------
<24> S. 441 Z. 7. Об этом: Manigk. Rechtsgeschafte. S. 113.
<25> Даже то, что Hellmann сам перед этим (s. 417) вывел о понятии юридической сделки, противоречит включению ведения чужих дел в эту категорию.
Обещание исполнения третьему лицу является договором и потому волеизъявлением. Эта природа присуща ему, хотя право приобретается третьим лицом. Из этого случая следует только признание, что закон требует получения волеизъявления не каждым из затронутых его последствиями лиц. При согласии на совершение сделки (Zustimmung) по § 182 I BGB ситуация аналогичная. Обещание, данное контрагенту в первом случае, Hellmann без сомнения будет рассматривать как волеизъявление, поскольку оно совершается в адрес другого контрагента. Тогда он не может тот же самый акт характеризовать как осуществление воли. Поскольку речь идет в этом институте о некой воле на достижение эффекта и ее выражении.
И точно так же теряет природу волеизъявления исполнение кредитору третьего лица (§ 267 BGB) потому, что прекращается долг другого лица, поскольку исполнение есть сделочное волеизъявление. И здесь снова обнаруживается, что это волеизъявление должно совершаться не в адрес того, кого затрагивают его последствия, т.е. должника. Но действие по исполнению не может ни в коем случае потерять природу сделочного волеизъявления из-за того, что третье лицо также затронуто его последствиями. Дарение с возложением в пользу третьего лица несмотря на последнее обстоятельство все равно остается волеизъявлением. Hellmann'у пришлось бы везде, где какой-нибудь побочный эффект сделки послужит благу третьего лица, признавать наличие только осуществления воли.
Hellmann далее справедливо отмечает <26> против других соображений, что вопрос, является ли волеизъявление прямым, решается за счет вида и способа изъявления. Но это, однако, снова неправильно, если Hellmann объявляет неприменимым к своим осуществлениям воли различие между прямыми и молчаливыми выражениями <27>. Завещание, - по смыслу рассуждений Hellmann'а, осуществление воли - всегда вследствие требований к форме является прямым изъявлением. Принятие наследства - также "осуществление воли", по классификации Hellmann'а, - может, напротив, без сомнения произойти молчаливо.
--------------------------------
<26> S. 449 ff.
<27> S. 455.
Во всех указанных направлениях оберегаемые теорией и практикой господствующие точки зрения обоснованы лучше, чем Hellmann полагает. Простая целесообразность создала здесь практику, которая не позволит сбить себя с ног таким образом. Если закон в § 116 ff. BGB предлагает положения для "волеизъявления" и такие предписания должны распространяться и распространяются на все волеизъявления, включая и так называемые не требующие восприятия, то система Hellmann'а не действует.
§ 13
Несовершенство учения о юридической сделке потребовало от M. Rumelin'а предложить понятие волеизъявления там, где он хочет определить область применения § 164 BGB <28>. С методологической точки зрения необходимое уже говорилось об этом ранее. Rumelin осуждает нашу теорию волевой сделки за то, что в ней сделочные последствия связаны исключительно с волей на достижение эффекта и не требуют ее проявления, демонстрации. Это в какой-то мере обоснованное возражение, которого нам следовало бы ожидать. В определенной степени верно, что в праве существует склонность ставить правовое положение, например, того, кто приобретает бесхозяйную вещь путем присвоения, в зависимость от внешних факторов. Там, где он должен быть воспринят в качестве собственника вещи третьим лицом, он не может избежать этого, просто оспаривая присвоение вещи с animus domini! Разумеется, наша теория направлена на иное, а вовсе не на создание такого непригодного на практике принципа. Наши опубликованные за это время работы о собственническом владении (Eigenbesitz) <29>, о юридической сделке <30> и о правовых последствиях юридических фактов <31> уже пытались прояснить этот момент. Следует, однако, признать, что мы считаем необходимым пояснить действие теории в этом практическом направлении в данной монографии. И последующее изложение должно исполнить этот долг.
--------------------------------
<28> Rumelin M. Das Handeln in fremdem Namen im BGB, Arch. ZivPrax. 93 (1902). S. 131 ff.
<29> ArchBurgR. A.a.O.
<30> DJZ. A.a.O.
<31> Перепечатано в Iherings J. A.a.O.
Следует обратить внимание на то, что Rumelin при изложении нашего учения <32> не учел, что это разные вещи - требовать простого "проявления" (Hervortreten) воли на сделку и требовать ее "демонстрации" (Kundgebung) <33>. Даже Binder путал эти категории и полагал, что необходимостью выражения воли доказывается необходимость волеизъявления. Демонстрация есть выражение, направленное намерением и знанием действующего лица. Простое "проявление" может произойти даже против воли действующего лица или по крайней мере без ее участия. Требование проявления внутренней воли для того, чтобы иметь возможность распознать ее проекцию во внешней форме, ничем не отличается от требования учитывать уголовную вину преступника только в форме, проецируемой вовне, что необходимо в интересах правильности приговора. Это требование восходит к очевидному факту, что недоказанное не имеет правового значения в процессе. Но непонятно, требуется ли при этом наличие некой материальной предпосылки уголовного последствия и требуется ли это соответственно в гражданском праве.
--------------------------------
<32> S. 163 ff.
<33> Он взаимозаменяет в своем изложении оба выражения: S. 163 Z. 10 v.u. и S. 164. Z. 6 v.o.
Исходная точка определяет здесь наличие всей проблемы. То, что Rumelin и другие находят непригодным в нашем учении, в предлагаемой здесь работе должно показать себя его здоровым ядром, которое предлагает решение проблемы. Нужно еще установить, действует ли внутренняя воля на сделку без демонстрации как исключительно внутренний факт и каким образом с практической точки зрения она должна в этом случае устанавливаться. Мы пытались уже всесторонне продемонстрировать, что частное право считает многие внутренние факты вызывающими правовые последствия <34>. На это Rumelin говорит (a.a.O. S. 165): "Даже если M. и преуспел в своей полемике против точки зрения, что внутренняя воля вообще не может быть составной частью состава, то он все равно не доказал, что правопорядок все же в названных им случаях связывает правовые последствия только с наличием внутреннего желания при наличии внешнего, не имеющего никакого касательства к намерению состава". На это можно только возразить, что последнее высказывание, поскольку оно напечатано с выделением, является добавлением самого Rumelin'а. и вовсе не требует доказательств, в остальной же части высказывание является доказанным. Но именно от последнего высказывания все зависит. Если доказано <35>, что частное право знает внутренние факты, имеющие правовое значение (что оспаривается), то, очевидно, требуют пересмотра все общие возражения против придания значения внутренней воле на сделку. Если Rumelin снова в своих рассуждениях исходит просто из наличия абсолютной необходимости внешнего проявления воли на сделку <36>, то он тем самым слишком облегчает себе аргументацию против предлагаемых ему возражений.