!!Экзамен зачет 2023 год / Belov_V_A_Zanimatelnaya_tsivilistika_Vypusk_1

субъективного права требовать от организатора игр награждения (напри мер, медалью определенного достоинства)? Если такие факты существуют и такое право возникает, то каковы последствия нарушения этого права? Наконец, что (с юридической точки зрения) представляет собой пресловутый допинг-контроль? могут ли его результаты оказывать прекращающее действие в отношении к указанному субъективному праву — праву на награждение?

Предлагаем вниманию читателей краткую справку о статусе международных Олимпийских игр и их организаторов80.

Основным организатором международных Олимпийских игр является Международный Олимпийский комитет (МОК) — международная неправительственная некоммерческая организация, учрежденная на Международном атлетическом конгрессе по возрождению Олимпийских игр. Конгресс был созван по инициативе французского спортсмена, просветителя и мецената барона Пьера де Кубертена и проходил в Париже 16-21 июня 1894 г. при участии представителей 78 делегатов от 37 спортивных федераций Бельгии, Великобритании, Греции, Италии, Испании, России, США, Франции и Швеции. С точки зрения своей организационно-правовой формы МОК представляет собой ассоциацию международных и национальных спортивных федераций, действующую на основании Устава

(документа, определяющего принципы организации и деятельности самого МОК) и так называемой Олимпийской хартии (документа о принципах организации и проведения международных Олимпийских игр и взаимоотношениях МОК с себе подобными национальными организациями —

Национальными Олимпийскими комитетами (НОК)). В настоящее время МОК является

юридическим лицом по праву Швейцарии, зарегистрированным 17 сентября 1981 г. с ме стом нахождения в Лозанне. Членство в МОК, структура и деятельность его органов управления определяются положениями Устава и главы 2 Олимпийской хартии. Основными источниками существования МОК являются доходы от собственной деятельности (в частности — от продажи билетов, дающих право присутствовать на олимпийских соревнованиях и мероприятиях, продажи прав на освещение и трансляцию международных Олимпийских игр) и частные пожертвования, которые могут использоваться как на собственные нужды, так и на поддержку отдельных Наци ональных олимпийских комитетов (см. п. 28 Олимпийской хартии).

В Олимпийских играх вообще могут принимать участие спортсмены государств, имеющих НОК, признанные МОК и включенные им в число участников так называемого олимпийского движения; в конкретных Олимпийских играх — спортсмены стран, НОК которых внесли причитающиеся с них по Уставу МОК взносы за право участия. Российский НОК имел статус члена олимпийского движения в 1911-1917 гг., НОК СССР - с 1951 г. по 1991 г.; его правопреемником стал снова НОК России, сохраняющий существование и по сей день. По состоянию на 1 января 1994 г. в число участников олимпийского движения было включено 195 НОК. Каких-либо особенных юридических требований к НОК не выдвигается; достаточно лишь, чтобы это была негосударственная некоммерческая организация, действующая в рамках Олимпийской хартии. Не запрещается существование НОК за счет пожертвований; единственное ограничение — это запрещение распределять данные пожертвования непосредственно между спортсменами.

Пунктом 8 Общих положений Олимпийской хартии провозглашено, что занятие спортом составляет одно из прав человека: «каждый должен иметь возможность заниматься спортом в соответствии с его или ее потребностями». Задача Олимпийского движения — объединение спортсменов всех пяти континентов, символизируемое пятью переплетенными Олимпийскими кольцами — эмблемой движения; Олимпийских игр — выявление сильнейших спортсменов-

любителей81 (п. 7 Общих положений Хартии). Кандидатуры спортсменов-участников предстоящих Олимпийских игр, тренеров, судей и иных официальных лиц82 представляются НОКами из числа победителей национальных соревнований83 с соблюдением правил ч. II главы 5 Хартии; окончательное решение о принятии заявок принимается исполкомом МОК. Спортсмены и тренеры, кандидатуры которых приняты МОК, подписывают так называемые заявочные бланки, содержащие согласие подписанта на запись и трансляцию соревнований с его участием84 и обязательства соблюдать положения Хартии и Медицинского кодекса МОК85, после чего МОК предоставляет им документы об аккредитации — олимпийское удостоверение личности (дает право на участие в играх — п. 65) или аккредитационную карточку (дает право доступа на олимпийские объекты и мероприятия — п. 66). Согласно п. 50 Хартии «Исполком МОК может лишить аккредитации любое лицо, которое нарушает Олимпийскую хартию. Более того, провинившийся спортсмен или команда дисквалифицируются и теряют все завоеванные места. Все завоеванные медали и дипломы, врученные в этой связи, изымаются»86. При этом «Решения МОК, принятые на основе положений Олимпийской хартии, являются окончательными. Любой спорный вопрос, касающийся их применения или объяснения, может решаться исключительно Исполкомом МОК и, в некоторых случаях, спортивным арбитражем»

(подпункт 4 п. 19 Хартии). В частности, в соответствии с п. 74 Хартии «Все споры, возникшие во время или в связи с Олимпийскими играми, могут быть разрешены исключительно Арбитражным спортивным судом в соответствии с Арбитражным кодексом по спортивным вопросам». Одной из категорий таких вопросов, несомненно, могут быть вопросы, связанные с присуждением призов и наград, которыми, согласно подпунктам 2.1-2.8 официального разъяснения к п. 70 Хартии могут быть только, во-первых, олимпийские медали,

во-вторых — олимпийские дипломы и в-третьих, памятные дипломы и памятные медали. Олимпийские медали и дипломы вручаются спортсменам (из них медали и дипломы —

занявшим с первое по третье места87, только дипломы — занявшим с четвертого по восьмое места), памятные дипломы и меда ли — иным участникам, официальным лицам и персоналу команд; государствам, выставившим спортсменов, каких-либо наград и призов не вручается. Кроме того, каждому спортсмену, имеющему право на медаль, вручается также и памятный значок (подпункт 3 Разъяснения); наконец, памятный значок другого образца вручается каждому спортсмену, принимавшему участие в Олимпиаде (подпункт Зп. 71).

Внимательное изучение предложенной Справки не оставляет сомнений в том, что ответы практически на все, поставленные в начале настоящей заметки, вопросы содержатся в Олимпийской хартии и Медицинском кодексе МОК. К сожаленью, нам не удалось раздобыть каких-либо сведений ни об Арбитражном суде спорта88 (АСС), ни об Арбитражном кодексе по спортивным вопросам (САК); видимо, по своему статусу АСС является негосударственным третейским судом89, а САК — его регламентом.

Суммируя сказанное получаем следующее:

1)организаторы международных Олимпийских игр —как Международный (МОК), так и Национальные (НОК) Олимпийские комитеты — являются юридическими лицами, соответственно, по праву Швейцарской конфедерации и соответствующих (представляемых ими) государств, т. е. обладают гражданской правоспособностью, в частности — способностью к заключению сделок, участию в обязательствах и самостоятельной имущественной ответственности за их нарушение; при этом во всех вопросах, касающихся организации и проведения Олимпийских игр МОК имеет над НОК верховную власть, а сами Олимпийские игры «являются исключительной собственностью МОК, которому принадлежат все права, связанные

сними, в частности, и без каких-либо ограничений, МОК принадлежат права, связанные с их организацией, использованием, вещанием и воспроизведением любыми средствами»;

2)международные Олимпийские игры представляют собой спортивные состязания спортсменов-любителей, являющихся гражданами различных государств, и участвующих в состязаниях хотя и за счет государств гражданства (см. п. 8 Официального разъяснения к правилам 31 и 32 Хартии), но от собственного имени (подпункт 1 п. 9);

3)обмен документами между спортсменами (заявочные бланки) и МОК (аккредитационные документы) означает за-ключение между МОК (организатором спортивных состязаний) и

спортсменом (участником состязаний) договора об участии в игре (пари) относительно исхода состязаний в определенном виде спорта, по которому организатор обязуется организовать и провести соответствующие состязания между участниками по правилам, установленным для этого МСФ и выдать их победителям установленные награды, а спортсмен обязуется принять участие в этих состязаниях с соблюдением правил, установленных МОК и МСФ и, в случае

победы — приобретает право требования выдачи награды соответствующего достоинства;

4)нарушение организатором своих договорных обязанностей дает право потерпевшему спортсмену90 требовать от нарушителя исполнения своего обязательства в натуре и (или) возмещения причиненных его нарушением убытков;

5)нарушение договорных обязанностей со стороны спортсмена дает право организатору игр

лишить спортсмена наград, завоеванных с нарушением, и (или) дисквалифицировать его на определенный срок или бессрочно;

6)правила Медицинского кодекса МОК (в том числе касающиеся допинга) являются

составной частью договора МОК со спортсменом; их несоблюдение со стороны спортсмена яв-

ляется частным случаем нарушения им своих договорных обязательств со всеми, вытекающими отсюда последствиями (см. выше);

7)споры, вытекающие из договоров спортсменов с МОК, в частности — споры, связанные с исполнением договорных обязательств, подлежат разрешению, в соответствии с условиями

договора, в специализированном учреждении (институте) — Арбитражном суде спорта.

Все вопросы получили ответы. Другое дело, что, возможно, не все они являются благоприятными для спортсменов, но это уже — дело не юриста, занимающегося применением действующего права, а политика.

Шейлок v. Антонио: Гражданско-правовая сторона дела о неустойке по одному векселю (из «Венецианского купца» В. Шекспира)

Произведения художественной литературы всегда находятся под непосредственным влиянием тех жизненных реалий, в которых приходится творить их авторам. С другой стороны, они не могут быть свободны от тех идей, которыми живет взрастившее их общество. Повседневность предполагает, в числе прочих, также реалии юридические; совокупность идей — в частности, идеи правовые. Значит, любое художественное сочинение вольно или невольно, но неизбежно будет затрагивать те или иные явления юридического быта, которыми окружены их авторы, а их герои обязательно найдут случай выявить, обсудить и применить правовые идеи, нашедшие отклик в сознании и душе своих создателей. Конечно, не всякий литературный жанр и не каждая тематика дает почву для непосредственного описания явлений действительной юридической жизни или рассуждений о юридических принципах, тем более — конкретных нормах. И тем не менее, даже такие творения, которые, на первый взгляд, чрезвычайно далеки от обыденных событий современности (лирика, фантастика или исторические миниатюры), все равно непременно оказываются под влиянием авторского представления о праве, юридической деятельности и юриспруденции — авторского правосознания.

Концентрация юридического влияния наиболее высока и наиболее сильно ощущается в классических литературных произведениях, к числу коих, несомненно, принадлежат широко известные сочинения В. Шекспира и, в частности, коме дия «Венецианский купец»91. Причины этого феномена изучаются и, вероятно, еще долго будут изучаться в трудах литературоведов и социологов. На наш взгляд, несомненным является только характер зависимости между отмеченным явлением и причислением произведения к когорте классики: чем. выше концентрация правовых идей в произведении92, тем больше шансов, что оно переживет своего автора и станет назиданием потомкам. Можно также констатировать, что чаще всего в литературе затрагиваются вопросы, относящиеся к праву военному и уголовному, — сфере, наиболее благодатной для создания психологических портретов персонажей, и наиболее понятной простым читателям93. Из сферы же права гражданского предметом обсуждения в художественной литературе обычно становятся вопросы, относящиеся к наследственному и семейному праву.

«Венецианский купец» возбуждает целый ряд юридических вопросов. Тем ценнее для нас то обстоятельство, что одним из них является достаточно узкий вопрос материального гражданского права, изучение которого приносит благодарные во всех отношениях результаты

— о знаменитом деле по иску ростовщика Шейлока к венецианскому купцу Антонио о взыскании своеобразной неустойки за просрочку исполнения долгового обязательства. Надлежит ли признать за Шейло-ком (кредитором) право вырезать фунт мяса из тела просро чившего должника — купца Антонио? — вот к чему сводится этот вопрос. Разумеется, с содержательной точки зрения он может быть обсуждаем лишь применительно к ранее действовавшему праву; едва ли может быть возбуждено сомнение, что по современным законодательствам подобное условие сделки будет признано незаконным и, следовательно, ничтожным94. Но с точки зрения методологической (и дидактической) он не потерял актуальности и до сего дня, ибо ответ на него может быть получен лишь при выяснении ряда других, более мелких, но уже сугубо юридических проблем. Прямым подтверждением ценности и значимости их постановки и выяснения для специалистов является тот факт, что данная тема уже неоднократно обсуждалась в юридической литературе, в том числе и такими величинами, как Р. Иеринг, И. Колер и Г. Рюмелин95. Ни в коей мере не притязая на лавры ни одного из названных и никаких других

Видно, что в данном контексте фразы «Antonio shall be bound», «Antonio shall become bound»

переводятся как «Антонио поручится (даст поручительство)». Аналогично переводится и «Antonio bound» (поручительство Антонио), а также (встречается ниже) «your bond» — «Ваше поручительство» («И поручитель — вы?»). Итак, Антонио — поручитель за долг Бассанио, Шейлок — кредитор, с одной стороны — по договору займа, с другой — по договору поручительства.

Перевод того же самого «bond» здесь98 неожиданно изменяется: вместо поручительства переводчик сначала говорит о простой расписке99, а потом и вовсе о векселе; с этих пор терминология становится более-менее постоянной, ибо почти везде теперь

говорится только о векселе. «Yes Shylock, I will seal unto this bond» (38) — «Шейлок, готов я вексель подписать» (30); «My ships come home» (38) — «До срока (векселя) придут мои суда» (31); «let him look to his bond» (62) — «пусть не забудет своего векселя» (попомнит свой вексель) (72); «and deface the bond» (74) — «и вексель уничтожьте» (93); «my bond to the Jew is forfeit» (75) — «срок моего векселя жиду истек» (91); «I'll have my bond, speak not against my bond, I have sworn an oath that I will have my bond» (75, аналог.— 76, 85, 89) — «Хочу иметь по векселю уплату! Не говори мне ни о чем другом (кроме уплаты по векселю): Я клятву дал, что получу исправно По векселю» (93, аналог. — 93, 109, 116); «I sworn To have the due and forfeit of my bond» (84) — «Я ... Поклялся в том, что получу уплату по векселю» (106); «Till thou canst rail the seal from °ff тУ bond» (87) — «Ругательством твоим Не соскоблить на векселе печати» (112); «Do you confess the 6ond?»(88) — «Вы признаете вексель?»(114); «I will be bond to pay it ten time o'er» (89) — «я Ему отдам (по векселю) хоть вдесятеро столько» (116); «I pray you let me look upon the bond» (89) — «Позвольте мне взглянуть На вексель ваш» (117) и т.д.100

Лишь в одном месте (там, где Бассанио описывает Порции суть проблемы) говорится: «I have engag'd myself to a dear friend, Engag 'd my friend to his mere enemy... » (73) — «. . . себя Я

заложил любимейшему другу, А друга заложил его врагу Заклятому... » (89). «Engag'd» указывает именно на залог; но тут не может быть никаких сомнений в том, что речь ведется Бассанио с известной долей аллегории101. Завершающая фраза из следующего за ним монолога Сале-рио (Соланио) — «Of forfeiture, of justice, and his bond» (74) переведена как «Заемное письмо, Взыскание, несдержанное слово!» (90), т.е. довольно неточно; скорее здесь годилось бы «Взысканье, правосудие и (его) вексель!»102. Наконец, последний случай иного перевода «bond»103 — см. на стр. 106 английского издания: «I dare be bond again, My soul... » переведено как «Снова смело Я душу дам в залог того, что...»; но, очевидно, что и здесь перевод недостаточно корректен, ибо буквально следом (107) Порция уточняет: «Then you shall be his surety» (Итак, вы за него Мне будете порукой»}. «Surety» действительно порука; значит «bond» в данном случае — никакой не залог104.

Итак, все-таки вексель. Но как же так? Ведь самая ситуация предполагала, что речь должна идти не о векселе, а именно о поручительстве. Неужели В. Шекспир не видел разницы между поручительством, простой распиской и векселем?105 Судя по всему — нет, ибо во всех случаях обозначил долг Антонио одним и тем же словом — «bond». Почему же его стали по-разному

переводить — сперва как «поручительство», а затем как «вексель»106?

Слово «bond» имеет чрезвычайно много значений. Производное от глагола «bind» (связывать), оно может обозначать целый ряд самых разнообразных, с юридической точки зрения, понятий.

Так, например, 8-е издание «Нового англо-русского словаря» В. К. Мюллера (2001) предлагает более полутора десятков разнообразных значений этого термина, среди которых «обязанность»107, «долговое обязательство», «поручительство», «облигация», «бон», «закладная»; «Курс юридического перевода по англо-американскому торговому праву» В. Назарова (1994) прибавляет к этому обилию значений также «гарантию»; «Англо-русский юридический словарь» Г. А. Командина (1993) добавляет такие значения, как «денежное обязательство» и «обеспечение»108, а англорусский словарь «Право и экономика» А. Г. Пивовара и В. И. Осипова (2001) — еще и «письменное обязательство» и даже «залог». Все эти значения суммируются в классическом «Англо-русском юридическом словаре» С. Н. Андрианова, А. С. Берсона и А. С. Никифорова (нами использовано 2-е издание 1998 г).

Наиболее развернутое объяснение термина «bond» содержится, вероятно, в примечании Д. Ф. Рамзайцева к книге В. Ансона «Основы договорного права»: «Bond, — указыва он, — это

обязательство об уплате определенной суммы денег, совершенное в форме документа за печатью. Эта форма; обязательства широко применяется при принятии третьим, лицом гарантии за исполнение договора одной из сторон по договору. В этом случае лицо,

гарантирующее исполнение договора, выдает бонд, по которому обязуется уплатить кредитору определенную сумму, если должник не выполнит в срок своих договорных обязательств»109

(выделено нами. — В. Б.). Довольно точное описание обязательства, выданного Антонио. Но что представляет собой такое обязательство по своей юридической природе — вексель, или

поручительство?

Прежде, чем приступать к содержательному анализу вопроса — что же именно описал В. Шекспир под термином «bond», — уместно обратить внимание на несколько следующих обстоятельств.

1) Bond'oM можно назвать и письменное долговое обязательство, и поручительство, и многое другое, но! Ни в одном, доступном нам источнике, мы не встретили упоминания о том, что слово «bond» может обозначать еще и такой вид долгового обязательства, как вексель; широко известно, что для этого имеются специальные термины — «bill of exchange» (переводной) и «promissory note» (простой) векселя. Это может означать одно из двух: либо «bond» и «вексель»

— вещи принципиально различные, либо «bond» охватывает собою все письменные долговые денежные обязательства, в том числе и вексельные. Последнее объяснение более вероятно, ибо из приведенного выше объяснения значения термина «bond» никак нельзя понять, в чем же состоит его принципиальная разница с векселем.

2) Действие «Венецианского купца» происходит в XIII в., а описывается в конце XVI в. — в то время, когда осмысление юридической природы векселя только-только началось и пребывало на, скажем помягче, не слишком высоком научном уровне. Положение о том, что основанием возникновения регулятивных обязательственных правоотношений является только и исключительно договор — акт объединения двух противоположных воль частных лиц — представлялось средневековым юристам общеизвестным и аксиоматичным; а потому и самый вексель представлялся им не просто возникающим из договора, но и вовсе договором. Так, постглоссаторы Rolandinus (f 1300) и Baldus (t 1400), определяли вексель (cambium) как куплю-

продажу (emptio-venditio) отсутствующих денег (pecunia absens) за наличные (pecunia praesens);

аналогичное определение предлагал столетием позже другой канонист Thomas de Vio (1499), а

спустя еще полстолетия Prater Fabianus de Genua (1540), Sigizmundi Scaccia (1618) и Raphael de Turri (1639, 1641) в своих трактатах упоминали о возможности определения векселя как контракта мены (permutatio), мены, соединенной с услугой по перевозке денег в место платежа, займа (mutuum), особого рода безымянного контракта (contractus innominatis) и даже как договора найма (locatio-conductio)110. Позднее для объяснения сути векселя привлекаются также конструкции мандата, депозита, даре ния, datio in solutionem, negotiorun gestio111. При такой

научной постановке вопроса вряд ли можно было многого требовать от. В. Шекспира, который,

при всем нашем к нему уважении как к драматургу, профессиональным юристом все-таки не был. 3) Поручительство по английскому праву существенно отличается от поручительства по праву континентальной Европы. Именно: английский поручитель, в отличии от континентального, не становится рядом с должником, но фактически замещает его собою, превращаясь, по сути, в единственного и основного должника. Больше того: для получения удовлетворения с поручителя по английскому праву кредитору не нужно предъявлять требования об исполнении к должнику пообеспеченному обязательству — достаточно лишь дождаться наступления срока его исполнения112. Уже поэтому не исключено, что В. Шекспир вполне мог смешать понятия о поручительстве и векселе, а значит обозначить как то, так и другое словом «bond»; два других, указанных выше обстоятельства, делают это предположение весьма высоко вероятным. Дж. Самонд и Дж. Вильяме приводят два следующих замечательных примера смешения надписей на английских векселях со смежными институтами: в одном из дел (1869) истец заставил ответчика обманным путем индоссировать вексель, а во втором (1898) —подписать простой вексель в качестве векселедателя, причем потерпевший по первому делу был убежден, что им подписывается ... поручительство, а по второму — в том, что он только удостоверяет подпись

другого лица на доверенности113.

4) Спецификой по английскому праву обладает не только поручительство, но и вексель. Английское право — как позднего средневековья, в продолжении которого развивалось действие истории, послужившей прототипом для шекспировской комедии114, — так и XVI-ХVIII вв. — времени жизни и творчества В. Шекспира, — так и современное, — требовало и требует минимальное количество реквизитов, необходимое для признания документа простым векселем.

Результатом этого стала ситуация, при которой практически всякая долговая расписка (долговой документ) подпадает под признаки простого векселя. Если в теории одно традиционно продолжает отличаться от другого, то в жизни (тем более —в торговом быту XIII в.) и уж тем более — в представлениях В. Шекспира о юридической стороне торгового быта, данные понятия вполне могли восприниматься как тождественные.

Сказанное свидетельствует о следующем. В. Шекспир не различал поручительства и векселя,

обозначая то и другое словом «bond», — родовым термином, обнимающим собою оба института. Как бы ни переводить «bond», — как «вексель» или как «поручительство», — очевидно следующее: Антонио составил и выдал Шейлоку односторонний акт, удостоверяющий его

(Антонио) обязательство уплаты денежной суммы в определенный срок. В современном российском праве наиболее близкими аналогами такому документу являются, с одной стороны,

простой вексель, с другой — банковская гарантия.

2. Юридическая природа bond'a, выданного Антонио

Теперь сопоставим результат наших юридико-филологических исследований с фактами, которыми сопровождались, процессы составления и выдачи пресловутого bond'a: не противоречат ли наши выводы фактическим обстоятельствам? Таких фактов В. Шекспир сообщает очень немного (по сути — всего три) и они суть следующие:

1)Деньги у Шейлока занимал не Антонио, а его друг Бассанио; Антонио, следовательно, мог быть только поручителем. Описанные выше переговоры не оставляют никакого сомнения, что речь на них шла (по крайней мере, первоначально) о займе Бассанио под (или с) «bond» (поручительством) Антонио. Имея в виду самостоятельный характер английского поручительства не правильно ли отсюда заключить, что речь должна идти только и исключительно о поручительства (гарантии), но ни в коем случае не о векселе?

2)Участники операции отправились за составлением, bond'a к нотариусу. Возникает вопрос: зачем, если в их намерения входило составление именно векселя — документа, по общему правилу, не требующего (и практически никогда и нигде не требовавшего) нотариальной формы? Не значит ли это, что речь шла не о векселе, а о каком-то другом обязательстве?

3)Как вообще нотариус допустил составление векселя с условием о праве кредитора вырезать кусок мяса из тела неисправного должника? Мы здесь имеем в виду не нравственно этический аспект вопроса, а чисто юридический: широко известно, что вексель — документ, не терпящий

вообще никаких излишеств (тем более — таких). И если такой документ все-таки был составлен, то вексель ли это был?

К этим фактам добавим четвертый — широко известный из истории вексельного права:

4) В торговом быту Венеции и Англии — как во время действия комедии, так и в шекспировскую эпоху — в ходу были преимущественно переводные векселя, которые содержат, как известно, не обязательство векселедателя по уплате денег, а его предложение об уплате, сделанное им третьему лицу (плательщику). Здесь же речь явно идет о воплощенном в доку-

менте обязательстве Антонио уплатить определенную сумму (3.000 дукатов). Если предположить, что выдаваемый документ был простым векселем, то получится, что В. Шекспир, так стремившийся приблизить описание действий своих героев к реальности, не учел этого обстоятельства и описал ситуацию, представлявшую собою не общее правило, а исключение из него?

Перечисленные факты говорят, по крайней мере, на первый взгляд, о том, что В. Шекспир вел речь все оке не о векселе, а именно о поручительстве; именно так и правильно переводить слово

«bond» во всем тексте комедии; перевод «bond» словом «вексель» обусловлен, очевидно, соображениями адаптации текста русского перевода к повседневному (обиходному) русскому языку115. Но попробуем вникнуть в перечисленные факты чуть глубже (по порядку):

1) Не мог ли поручитель облечь свое обязательство в форму векселя? А почему бы и нет, если речь идет о так называемом гарантийном векселе третьего (по отношению к должни ку) лица?

Гарантийными (обеспечительными) обычно называются векселя, выдаваемые должником кредитору с условием о том, что последний вправе пустить их в обращение не иначе, как по их неоплате в назначенный срок, либо с наступлением неисправности должника по определенному обязательству116. Тем самым, с одной стороны, исправный должник гарантируется от перемены личности кредитора, которая по тем или иным неимущественным (и оттого — неюридическим) соображениям может быть для него нежелательна или неудобна, а с другой кредитор неисправного должника получает возможность удовлетворить свой интерес в получении суммы долга несмотря на неисправность должника (путем реализации векселей). Об использовании в современном торговом обороте гарантийных векселей третьих лиц нам слышать, откровенно говоря, не приходилось, но каких-либо принципиальных правовых или смысловых препятствий к этому нет. Обязательства по таким векселям действительно напоминают обязательство третьего лица, взявшего на себя риск неисправности должника, т. е. обязательство поручителя (гаранта), а сами гарантийные векселя этого рода вполне могут быть названы поручительскими векселями.

Следовательно, не исключено, что фразы «Antonio shall be bound» («Antonio shall become bound») и «Antonio bound» следует переводить примерно так: «Антонио даст поручительский

(гарантийный) вексель» («обеспечит уплату своим векселем») и «гарантийный вексель Антонио»117.

Против этого объяснения можно было бы возразить следующее: ценность гарантийных векселей — в возможности их отчуждения (передачи), а в XIII в. — во время действия комедии — векселя еще не могли быть передаваемы, по крайней мере — по индоссаменту. Это верно, но не нужно забывать, о том, каким правом руководствовался В. Шекспир, когда писал свое произведение. Это раз. Затем, нигде — ни в оригинальном тексте, ни в переводах комедии — ни словом не упоминается о том, что пресловутый «bond» был составлен на определенное лицо: и в XIII в. в Венеции использовались бланковые (незаполненные) документы, а в конце XVI-начале XVII вв. в Англии — полноценные документы на предъявителя. Если «bond», полученный Шейлоком от Антонио был одним из таких документов, то передача его новому приобретателю не исключалась. Это два. И, наконец, третье: судя по дальнейшим, предпринятым Шейлоком, действиям, «bond» был необходим ему для удовлетворения исключительно неимущественного интереса — насыщения чувства мести. Ясное дело, что для достижения этой цели не было никакой необходимости в передаче документа.

2) Пожалуй, самую большую сложность представляет вопрос о роли в этом деле нотариуса, ибо, действительно, нотариальная форма векселя даже во время его зарождения, представляла собой редчайшее исключение. Лишь в практике итальянских менял Х-ХП вв., — т.е. в то время, когда

переводной вексель представлял собой совокупность трех документов, один из которых (расписка в приеме денег от пе реводителя) удостоверялся нотариально118. Какое бы время и право ни взять, — «притянуть» обязательное нотариальное удостоверение к документу Антонио все равно не получается. Остается только предположить, что речь идет лишь о добровольном облечении сторонами вексельного обязательства в нотариальную форму; это предположение тем более основательно, что к нотариальному удостоверению документа предлагает прибегнуть Шейлок — кредитор. Хорошо известно, что именно кредиторами довольно часто выдвигается ряд дополнительных, в сравнении с установленными законом, требований к должникам, касающимся, в том числе и формы сделок. Видимо, в данном случае стремление Шейлока удостоверить документ у нотариуса было продиктовано не столько недоверием к Антонио, сколько желанием оградить себя в суде от возражений о подлоге119.

3) Вопрос о том, как нотариус мог допустить составление векселя с явно нетрадиционным условием тоже получает логичный ответ, если вспомнить, что вексель далеко не на всех этапах своего существования был документом простым, кратким и не терпящем излишних вещей.

Чтобы в этом убедиться, достаточно взглянуть на тексты дошедших до наших дней векселей 1339 и 1395 гг.120, среди прочих «реквизитов» которых непременно фигурируют приветствие адресата

(плательщика), изъявление почтения к нему и восклицание, типа «Во имя Господа», или «Да хранит Вас Христос»121.

4) Наконец, и сомнение, возбуждаемое историческими данными о преимущественном использовании переводных векселей, тоже имеет логичное разрешение. Вспомним, что Шейлок убеждает Антонио выдать не просто вексель, а вексель, содержащий «in a merry sport» — «шутливое», «забавное»122, по его уверениям, условие, о праве вырезать фунт мяса из тела должника. Ясно, что уже в силу одной этой причины подобный «документ» никогда не мог бы стать предметом торговых сделок; да и не нужна была Шейлоку возможность его отчуждения (см. выше). А ведь причиной широкой распространенности именно переводных векселей является именно стремление обеспечить их максимально свободную оборо-тоспособность, что достигается как раз за счет их переводной (кредитной) природы — доверии первого векселедержателя не только своему непосредственному контрагенту (векселедателю), но и третьему лицу, назначенному им в качестве плательщика. Простые векселя встречают затруднения со сбытом, ибо не удостоверяют отношений иных, чем между первым приобретателем и векселедателем, каковые вполне могут и не быть отношениями доверия. Поручительский вексель Антонио, вообще не предназначенный для сбыта и обращения, вполне мог, следовательно, и не быть векселем переводным123.

Вывод, сделанный по итогам первого параграфа, должен быть скорректирована учетом новых результатов. Условия составления и выдачи bond'a не только не противоречат выводу первого параграфа, но и уточняют его следующим образом: Антонио выступил поручителем за Бассанио, оформив свое обязательство поручителя с помощью обеспечительного

(гарантийного) векселя — одностороннего акта, удостоверяющего его (Антонио) обязательство уплаты денежной суммы в определенный срок.

3. Юридическая природа условия bond'a о forfeit

(forfeiture)

Перейдем к вопросу о юридической природе назначенного в bond'e условия о праве Шейлока вырезать фунт мяса из тела Антонио в случае его просрочки в платеже.

Вопрос о нравственности и законности столь кровожадного условия сегодня может и должен быть поставлен; нет и никаких сомнений в ответе на него. Но это не значит, что он с тем же успехом мог быть разрешен в XVI, и уж, тем более, в XIII в. В книге И. Колера приводятся примеры юридических актов, относящихся, в том числе и к XIII в., и предоставляющих кредиторам права, подобные тому, что выговорил Шейлок — многочисленные разновидности права изувечения124, а впоследствии— права опозорения125. Широко известны также и законодательные постановления о праве кредитора разрезать неисправного должника на части и даже требовать смертной казни должника; таковы, в частности, римские Законы XII таблиц,

древние норвежские законы и законы ряда европейских государств, живших преимущественно морской торговлей, в том числе Италии126. Совершенно справедливо замечание И. Колера в адрес Р. Иеринга, который настаивал на ничтожности этой договоренности по причине ее безнравственности и незаконности, о том, что данный вывод получен посредством оценки исторических событий современной меркой, приданием современным правовым воззрениям обратной силы127, и без учета тенденций развития обязательственного права128. На общем же (довольно безрадостном) фоне средневекового законодательства и правосознания условие обязательства Антонио перед Шейлоком выглядит если и не совершенно уж невинным, то, во всяком случае, и не особенно из него выбивается, смотрится на нем весьма гармонично.

Выше мы уже цитировали место, где впервые заходит речь о праве Шейлока на фунт мяса из тела Антонио. Из него видно, что право это возникает в случае просрочки платежа со стороны Антонио ( «If you repay me not on such a day... »), и обозначено оно словом «the forfeit-»,

переводимом как «неустойка»129. Насколько точен такой перевод?

Обратимся к употреблению Шекспиром слова «forfeit» и однокоренного ему «forfeiture».

Чаще всего — это глагол «to forfeit», переводимый как «просрочить». «I will not forfeit it» (37) — «He будет мной просрочено» (30), точнее— «Я не просрочу»; «If hi forfeit» (62) — «если он просрочит» (72); «my bond to the Jew is forfeit» (75) — «срок моего векселя жиду истек» (91); точнее— «мой вексель жиду просрочен»; «Why this bond is forfeit» (90) — «Итак —

просрочен вексель» (118).

Затем, «forfeit» — это существительное («the forfeit»), переводимое только как неустойка (у О. Сороки — еще и как «просрочка»). Так, помимо цитированного выше места из переговоров Шейлока и Антонио см. фразу: «I sworn То have the due and forfeit of my bond» (84), переведенную как «Я ... Поклялся в том, что получу уплату по векселю» (106), т. е. без указания, из каких составляющих слагается эта уплата. Точнее же было бы перевести «due and forfeit» как «долг и неустойку».

«The forfeiture» переводится разнообразно. Выше мы уже указывали на неточность перевода фразы «Of forfeiture, of justice, and his bond» (74), где «the forfeiture» переведено как «взыскание»; затем: «То cut the forfeiture from that bankrout there» (86) — «Резать у этого банкрота неустойку» (111); «take thy forfeiture» и «Thou shalt have nothing but the forfeiture»

(93) — «бери свой долг» (125) и «Получишь ты одну лишь неустойку» (126)130.

Наконец, в четырех местах вместо «the forfeit» всплывает «the penalty»; перевод двух первых мест тем интереснее, что в них «the penalty» соседствует с «the forfeiture».

Первое: «And where thou now exact'st the penalty, Which is a pound of this poor Merchant's flesh, Thou wilt not only loose the forfeiture, But touch'd with human gentleness and love... » (83) — «Все ждут, что ты настаивая так От этого несчастного купца Не только не захочешь неустойки, Но движимый душевной добротой... » и т. д. Видно, что «the forfeiture» здесь переведено как неустойка, a «the penalty» осталось вообще без перевода. И второе место: «I crave the Law, The penalty and forfeit of my bond» (89) — оно переведено как «Я требую суда Законного — я требую уплаты По векселю» (116). И здесь переводчики отступили, отказавшись переводить «penalty and forfeit» дословно131, ибо оба существительных в данном контексте значат одно и то же — неустойку. В третьем случае — «... the intent and purpose of the Law Half full relation to the penalty, . . . » (90) — «.. .дух и текст закона совершенно Согласны с тем взысканием. .. » (119). Итак, «the penalty» — «взыскание»; но вот четвертое словоупотребление: «Не shall have nothing but the penalty» (93) — «Получит он одну лишь неустойку — Не более» (124).

Итак, единственное несомненное значение относится к глаголу «to forfeit» — «просрочить», а по части существительных мы снова оказываемся перед выбором: «the forfeit» и «the forfeiture» — это все-таки «взыскание», «неустойка» или «долг»?

Используемые нами словари дают опять-таки, множество значений слова «the forfeit»132 — «штраф», «конфискация», «конфискованная вещь» (Назаров); к этому прибавляются «расплата» и «потеря» (Мюллер), «лишение», «утрата» и «переход в казну» (Командин); все эти значения указываются также в словарях Пивовара и Осипова, а также Андрианова, Бергсона и Никифорова. Кроме того, в словаре Пивовара и Осипова находим термин «forfeiting», обозна чающий операцию учета банком, обслуживающим экспортера, векселей (иных финансовых, а также товарных документов), акцептованных импортером, и не имеющий русского соответствия; там же приводятся словосочетания, в которых «the forfeit» означает правонарушение и отстранение (от службы, должности и т. п.). Весьма показателен тот факт, что среди всех этих многочисленных значений мы не обнаруживаем ни одного, которое бы соответствовало бы шекспировскому словоупотреблению — ни «взыскания», ни «неустойки», ни «долга». Наиболее