учебный год 2023 / 50

В. УЛОЖЕНИЕ О НАКАЗАНИЯХ УГОЛОВНЫХ И ИСПРАВИТЕЛЬНЫХ 1857 г.

Общая характеристика XV Тома.

Если бы мы вздумали сопоставить XV Т. с иностранными Уголовными Уложениями, то первое, что поразило бы нас, это—объем отечественного Уложения. И в самом деле, наше Уложение о Наказаниях Уголовных и Исправительных умещает в себе семь Уголовных кодексов иностранных: Французский, Саксен-Альтенбургский, Прусский, Саксонский, Ганноверский, Брауншвейгский и Тюрингенский[1]. Этим оно обязано с одной стороны, отсутствию в нем внутренней системы, так что оно принуждено повторять в различных отделах одни и те же статьи; с другой стороны в него внесена целая масса деяний, которая могла бы быть выброшена без всякого ущерба для правительства и общества. Есть и другая причина этой объемистости Уложения.

Уложение, каким мы его видим в XV Т., есть ни что иное, как Свод Законов. В него вошли и статьи из Уложения 1649, и статьи из Воинских Артикулов, и различные постановления времен Екатерины, Павла и Александра I. Имея в виду невежество и корысть судей, составители Уложения поставили себе целью подробное исчисление мельчайших оттенков преступных деяний дабы изъять подсудимого из судейского произвола, подчинив его судьбу явному и буквальному смыслу закона. Отсюда и многочисленность самих статей Уложения.

Как свод—законов, отдельных приговоров и постановлений,— весьма естественно, что Уложение страдает отсутствием цельной теоретической идеи. Ни одна мысль, ни одно начало его общей части не выдержаны и не проведены последовательно, не только в части особенной, но даже в самой общей части.

Так, приняв в основание то положение Наказа Екатерины, по которому мера наказания определяется «смотря по большей или меньшей умышленности в содеянии преступления»[2]—закон делает от этого тотчас же два отступления. С одной стороны, Уложение предписывает считать преступление аффектированное преступлением предумышленным, если оно совершено в третий раз[3]; с другой—введенное в заблуждение плохим переводом с немецкого текста Воинских Артикулов—Уложение не только не считает опьянение обстоятельством уничтожающим ответственность, но предписывает поднимать меру наказания в случае преднамеренного опьянения[4]. Компилируя, далее, часть особенную из различных старинных уставов, законодатель делает прямое отступление от обоих этих начал и предписывает смягчать наказание за деяния совершенные в состоянии опьянения. Так было и в Воинских Артикулах и даже относительно тех же самых правонарушений. Едва ли нужно приводить дальнейшие примеры подобной непоследовательности. Стоит только указать, что, напр. считая, в общей части, повторение обстоятельством увеличивающим только меру наказания, Уложение нигде не придерживается этого правила в части особенной и не только увеличивает на основании этого, обстоятельства степень наказания, но видоизменяет и самый его род, a за вторичное впадение, в преступление со стороны несовершеннолетних Уложение предписывает[5] подвергать их одинаковому наказанию с совершеннолетними, так что 10-летний мальчик может быть отдан в каторжные работы.

Что касается до самих законов XV Т., то его законы суть, по большей части, законы безусловно определенные или, правильнее законы безусловно определенные—относительно тяжких или значительных преступлений и законы относительно определенные—касательно правонарушений менее важных. Правда, Уложение требует, чтобы и во всех тяжких случаях судья соразмерял наказание согласно имеющимся в деле обстоятельствам увеличивающим или уменьшающим вину. Но и здесь закон стесняет до того судейский произвол, что позволяет ему уменьшать наказание только в пределах положенной законом степени. Стало быть, если закон обложил деяние смертною казнью, или вечными каторжными работами, то, как бы ни были сильны обстоятельства, смягчающие вину, суд не может смягчить преступнику наказания[6]. Уже одно это обстоятельство, само по себе взятое, делает ХV Том непригодным для суда присяжных, в котором преступник не только осуждается, но в тоже время и наказывается—по совести.

Взгляд XV Т. на преступление.

Нельзя не сознаться, что, в большей части случаев, Уложение 1857 г. имеет правильный взгляд на преступление.

Преступление считается окончательно делом общественным, a потому и преследуется помимо воли частных лиц, за исключением некоторых случаев.

Уложение смотрит на него как на правонарушение. С этой стороны оно равно и безукоризненно охраняет права, как государства и общества, так и семейства или отдельного лица.

Впрочем и эта идея преступления не выдержана в XV Томе. С этой стороны в нем можно различить сразу два пласта законов: пласт законов Московского периода и Воинских Артикулов и пласт законов времен после Екатерины.

К первому пласту относятся—часто в виде буквальных выдержек из его законов: преступления политические, преступления против веры и церкви, преступления против порядка управления, некоторые преступления против нравственности и преступления против власти семейной. Все эти преступления облагаются тяжкими уголовными наказаниями. В них можно встретить весьма часто отступление от коренных начал уголовного права—признанных самим же уложением. На момент правонарушения не обращается весьма часто никакого внимания—он заменяется почти постоянно идеею власти, религиозно-нравственными началами и идеею ослушания. Кроме того, некоторые отделы оттенены весьма сильно чиновническим и фискальным характером.

Ко второму пласту относятся остальные преступления, при определении и санкционировании которых соображались преимущественно с западноевропейскими законодательствами. Этот отдел, касательно относительной мягкости его наказаний, составляет казовый конец Х-го Тома, которым мы можем Ііохвастаться u пред законодательствами иностранными. От престунлсиий в собствеішом сиысле здесь требуется почти ностояішо элемеить иравоиарушения.

Взгляд XV Тома на наказание.

Оставляя в стороне наслоение Московского Периода и времен Воинских Артикулов, наслоение, в котором преобладает система устрашения и холодного возмездия за ослушание, идея наказания XV Тома— удовлетворение обиженного, охранение общественного порядка и правомерности отношений. Наказание смягчено в своем террористическом характере. Уложение ХV-го Тома не знает, ни членовредительных наказаний, ни различных бесполезных и мучительных элементов кар, ни особых осрамительных и обеспечивающих добавок.

Но в его системе наказаний проглядывают два капитальных недостатка:

1. Система наказаний ХV-го Тома—чисто сословная, т. е. неодинакова для всех подданных государства. Фактическое неравенство сословий в их правах и привилегиях по отношению к общественной жизни, закон перенес и на преступников. .Он разделил их на лиц привилегированных и непривилегированных и назвал, первых—изъятыми, a вторых—неизъятыми от наказаний телесных. Для первых почти все наказания заключаются в лишении свободы, для вторых—главным двигающим нервом являются: розги и плеть.

Так что за одно и то же преступление, но совершенное лицами упомянутых различных классов, возлагаются два совершенно различные наказания: привилегированный может искупить свою вину простым арестом, a простолюдин, по недостаточности для него мест тюремного заключения, должен отбыть сечение розгами. Уложение 1857 г. заходило еще гораздо далее: оно подвергало, за одно и то же преступление: лиц привилегированных—только одному наказанию, a простолюдинов—целым трем: главному наказанию, сечению плетьми и клеймению, что иногда равнялось смертной казни. Телесные наказания добавочные ныне уничтожены, но различие между изъятыми и неизъятыми от наказаний телесных сохранило свою силу и влияет на характер наказания: привилегированные ссылаются на житье в сибирские губернии, a простолюдины отдаются в арестантские роты, равняющиеся на деле, по своей тяжести, каторжным работам.

Моя теория весьма далека от того, чтобы видеть в самом факте назначения законом за одно и то же деяние двух различных кар—ссылки на житье и арестантских рот—неравенство наказаний. Напротив, она вполне согласна в этом случае с законом, но нам казалось бы, что было бы лучше предоставить выбор того или, другого наказания самому суду, не обязывая его стесняться постановлениями об изъятых и не изъятых, тем более что по Уставу о мировых судьях уже—все изъяты от телесных наказаний. Нам кажется, что, при таком условии, наказание могло бы стать более репрессивным и соответствующим делу, если бы судья мог приговорить дерзкого и наглого вора к отдаче в исправительные арестантские роты—хотя бы он был из привилегированных и, напротив, приговорить к простой ссылке на житье в Сибирь, за подобное же воровство, лицо, хотя и не привилегированное, но характер преступления которого более мягок, иди если бы арестантские работы могли оказаться гибельными для его здоровья, по слабости его сложения и т. п.

2. Система Уголовных наказаний XV-го Тома смотрит на всякого преступника как на лицо погибшее на веки, неисправимое. Она не верит в его улучшение. Вот почему она держит его всю жизнь в тисках караемого и не дает ему возможности вернуться снова порядочным членом в общество. Таковы последствия каторжных работ и ссылки на поселение.

Преступник, отбывший 12 лет каторги за убийство, вызванное сильным раздражением, остается все-таки преступником, он по-прежнему лишен всех прав состояния и оставляется в Сибири навсегда.

Лицо, уличенное, однажды в свою жизнь, в скотоложстве, остается преступником на всю жизнь, как сосланный на поседение, которое вечно.

Система Исправительных наказаний XV-го Тома совершенно противоречит системе исправления.

Лишая преступника навсегда его прав, она не только смотрит на него как на неисправимого, но парализирует само его стремление к исправлению, оставляя его в тисках преступника на всю его жизнь, тогда как уже средневековая церковь принимала обратно в свое общество раскаявшегося на правах полноправного сочлена, a Соборное Уложение 1649 г. считало преступника преступником только до тех пор пока он был преступник, т. е. покуда он не отбыл своего наказания, не выстрадал своей вины.

[1] Наше Уложение содержит в себе 2304 статьи; кодексы: Французский и Бельгийский—484.. Саксен-Альтенбургский (1841 г.)—326; Прусский (1851) — 349; Саксонский (1855) -375; Ганноверский (1840)—373; Брауншвейгский (1840 г.) 287,Тюрингенский (1850) —322;Баварский (1813)—459; Вюртембергский (1839) — 462; Гессенский (1841)—484; Ольденбургский (1814)—488; Баденский (1845)— 714; Нассауский (1849)—481; Австрийский (1852)—532.

[2] XV Т. Ст. 116. п. 1.

[3] XV Т. Ст. 119.

[4] XV Т. Ст. 118.

[5] XV. T. Ст. 159.

[6] За исключением случаев Ст. 166.