Учебный год 22-23 / Флейшиц_Е.А._СООТНОШЕНИЕ_ПРАВОСПОСОБНОСТИ_И_СУБЪЕКТИВНЫХ_ПРАВ

Екатерина Абрамовна Флейшиц

СООТНОШЕНИЕ ПРАВОСПОСОБНОСТИ И СУБЪЕКТИВНЫХ ПРАВ

(Вопросы общей теории советского права, Сборник статей под редакцией проф. С.Н. Братуся. Всесоюзный институт юридических наук, М., 1960)

I

Из всех многочисленных норм, составляющих в совокупно­сти систему советского социалистического права, только две нормы пользуются термином «правоспособность». Эти нормы тождественны в гражданских кодексах всех союзных республик (ст. ст. 4 и 10).

Статья 4 определяет гражданскую правоспособность как при­знанную законом за каждым гражданином способность иметь гражданские права и гражданские обязанности. Статья 10 уста­навливает недействительность сделок, направленных на ограни­чение правоспособности и дееспособности граждан. Статья 10 в гражданских кодексах всех союзных республик имеет в виду гражданскую правоспособность, предусмотренную в ст. 4 ГК и дополняющую ее дееспособность граждан, урегулированную ст. ст. 7-9 ГК союзных республик.

Таким образом, советский закон говорит только о граждан­ской правоспособности.

Иначе трактуется понятие правоспособности в советской юридической литературе. Авторы учебников и работ по различ­ным отраслям права говорят не только о гражданской правоспо­собности, но и о правоспособности гражданско-процессуальной¹,

¹ См., например, «Советское гражданское процессуальное право», учебное пособие, под ред. М.А. Гурвича, изд-во Всесоюзного юридического заочного института, 1957, стр. 67 и ел.

22

п равоспособности в области государственного права¹, админист­ративной правоспособности², правоспособности трудовой³, се-мейно-правовой или, по крайней мере, брачной правоспособно­сти и дееспособности⁴.

А.В. Венедиктов объединил все эти «виды» правоспособности единым понятием «отраслевой» правоспособности советских граждан и организаций, которое он противопоставляет понятию их общей правоспособности⁵.

СИ. Вильнянский предлагает различать правоспособность гражданскую и политическую⁶. О.С. Иоффе различает «граждан­скую правоспособность в широком смысле» и «в узком смысле». В первую «войдут, как пишет О.С. Иоффе, и политические, и имущественные, и личные, и все другие правомочия граждан, не­зависимо от того, какою отраслью законодательства они преду­сматриваются, — государственным, административным, граждан­ским правом или какой-либо иной отраслью советского права»⁷.

Значительно раньше в работе «Субъекты гражданского права» С.Н. Братусь писал о гражданской правоспособности: «Социали­стическая гражданская правоспособность включает в себя все те гражданские права и обязанности, носителем которых может быть лицо как член социалистического общества, как участник социалистических имущественных и связанных с ними неимуще­ственных отношений». Однако несколько дальше С.Н. Братусь говорил: «Правоспособность — та общая основа, без которой невозможны конкретные правомочия»⁸.

¹ См. А.В. Мицкевич, Вопросы учения о субъективных правах, «Правоведе­ ние» 1958 г. № 1, стр. 3.

² См. А.В. Венедиктов, Государственная социалистическая собственность, Издательство Академии наук СССР, 1948, стр. 621 и ел.; «Субъекты социалисти­ ческих правоотношений», «Советское государство и право» 1955 г. № 6.

³ См. Н.Г. Александров, Трудовое правоотношение, Юриздат, 1948, стр. 72 и ел.

⁴ См. А.И. Пергамент, К вопросу о правовом положении несовершеннолет­ них, «Ученые записки ВИЮН», вып. Ill, Госюриздат, 1955, стр. 4 и ел.

См. А.В. Венедиктов, Субъекты социалистических правоотношений, «Со­ветское государство и право» 1955 г. № 6.

См. СИ. Вильнянский, Лекции по гражданскому праву, изд-во Харьковского Государственного Университета, 1958, стр. 92.

_в О.С. Иоффе, Советское гражданское право, изд-во ЛГУ. 1958, стр. 86.

С.Н. Братусь, Субъекты гражданского права, том курса советского граж­данского права, Госюриздат, 1950, стр. 6, 13.

_I

23_

Из того же понятия правоспособности как категории, общей всем отраслям советского права, исходит А.В. Мицкевич, широко пользующийся и понятием «элемента» правоспособности¹.

Невзирая на известное несовпадение воспроизведенных суж­дений о понятии «правоспособность», все эти суждения едины в главном, в основных своих чертах. Все они:

а) признают правоспособность понятием, общим для всех от­ раслей права;

б) определяют правоспособность как признанную законом за гражданами и за организациями абстрактную способность или иначе закрепленную за ними законом возможность обладать пра­ вами и нести правовые обязанности²;

в) считают, что «в правоспособность входят субъективные права», как пишет О.С. Иоффе³, что правоспособность «включает в себя» субъективные права, что субъективные права «входят в содержание правоспособности», являются ее «элементами», как говорят С.Н. Братусь и А.В. Мицкевич⁴.

Понятие субъективного права как «элемента» правоспособно­сти, как чего-то «входящего в состав», «в содержание» правоспо­собности в известной мере затрудняет и без того не вполне чет­кий анализ соотношения правоспособности и субъективного пра­ва, который дается в нашей литературе отдельными авторами. Трудно признать его и обоснованным с точки зрения того опре­деления правоспособности, от которого отправляются те, кто обнаруживает наличие в правоспособности «элементов».

В чем, в самом деле, заключается «абстрактность», абстракт­ный характер правоспособности? В том, что правоспособность есть- закрепленная законом за гражданами или организациями возможность иметь любые права и нести любые обязанно­сти, из числа предусматриваемых для данной области общест­венных отношений соответствующей системой объективного права.

¹ См. А.В. Мицкевич, назв. соч., «Правоведение» 1958 г. № 1, стр. 34. : , ² См., в частности, С.Н. Братусь, назв. соч., стр. 5.

³ См. О.С. Иоффе, Советское гражданское право, 1958.

⁴ См, С.Н. Братусь, назв. соч., стр. 14, 45, 46; А.В. Мицкевич, назв. статья в журнале «Правоведение».

\

2А

Какие именно субъективные права возникают на основе пра­воспособности для каждого из ее носителей, закон не предреша­ет. Правоспособность есть некоторая «бланкетная» возможность. Возникающее же на основе правоспособности субъективное пра­во всегда имеет определенное содержание: закрепляет за носите­лем права возможность определенного поведения, меру этого определенного поведения.

Каким же образом конкретные, то есть определенные по со­держанию права, возникнув на основе абстрактной возможности обладать данного рода правами вообще, становятся «элементами» этой возможности, а она сама (правоспособность) продолжает и после «вступления в нее» этих конкретных «элементов» оставать­ся прежней абстрактной («бланкетной») возможностью правооб-ладания и несения правовых обязанностей? Этого не объясняет никто из названных авторов и, думается, объяснить это невоз­можно.

Едва ли убедительно выдвигаемое А.В. Мицкевичем деление обязанностей на «общие» обязанности, якобы являющиеся «эле­ментами» правоспособности, и «конкретные» обязанности как элементы правоотношений, «которым соответствуют определен­ные субъективные права»¹.

Против этого деления возникают прежде всего такие же воз­ражения, какие выдвинуты выше против признания субъектив­ных прав элементами правоспособности. Но, кроме того, чтобы обосновать это деление, надо было бы доказать существование общих обязанностей, которым не противостоит никакое субъек­тивное право и никакой управомоченный, то есть надо доказать наличие обязанностей «вне правоотношения».

Ту аргументацию в пользу признания субъективных прав и правовых обязанностей, существующих «вне правоотношения», которую защищает в настоящее время Д.М. Генкин, во всяком случае трудно признать убедительной.

«Нам представляется, — пишет Д.М. Генкин, — что правоот­ношение должно быть конкретно в том смысле, что содержанием его являются права и обязанности определенных лиц... Правоот­ношение с неопределенным составом обязанных лиц является

¹ А.В. Мицкевич, назв. соч., «Правоведение» 1958 г. № 1, стр. 34.

25_

не конкретным, а абстрактным правоотношением, то есть нор­мой объективного права, устанавливающей общее правило по­ведения..; всеобщая взаимная связь всех лиц между собою, уре­гулированная правом, является общим правилом поведения, то есть не правоотношением, а нормой, правом в объективном смысле». При этом Д.М. Генкин ссылается на С.Ф. Кечекьяна: «Прав С.Ф. Кечекьян, утверждающий, что правоотношение есть всегда конкретная связь между определенными лицами: «абст­рактное» правоотношение есть не что иное, как та же норма права»¹.

Между тем едва ли работы С.Ф. Кечекьяна надлежащим об­разом подкрепляют конценпцию Д.М. Генкина в данном вопро­се. Правда, в тезисах «К вопросу о социалистическом правоот­ношении» С.Ф. Кечекьян писал: «Не всегда в результате дейст­вия норм права складываются правоотношения»². Но в той статье, на которую ссылается Д.М. Генкин, наряду с приведен­ным Д.М. Генкиным положением сказано и иное: «Норма права не может оставаться без воплощения в правах и обязанностях конкретных лиц, в правоотношениях»³.

Не выдержана концепция обязанности «вне правоотношения» и в последней по времени работе С.Ф. Кечекьяна «Правоотноше­ния в социалистическом обществе». В сущности С.Ф. Кечекьян меньше доказывает, чем декларирует существование таких обя­занностей. Доводом же в пользу концепции обязанностей вне правоотношений С.Ф. Кечекьян, считает то, что «повелительно-предоставительный (императивно-атрибутивный) характер не составляет обязательного свойства всех норм права. Нормы права могут быть чисто императивными»⁴. Но с каких пор императивный характер нормы, если понимать слово «императивный» в его об­щепринятом значении, исключает возникновение на ее основе пра­воотношений? Никакого значения для существа нормы не имеет

Д.М. Генкин, Право собственности как абсолютное субъективное право, «Советское государство и право» 1958 г. № 6, стр. 93.

² М.П. Карева, С.Ф. Кечекьян, О социалистических правоотношениях, изд-во института права Академии наук СССР, 1956, стр. 23.

³ С.Ф. Кечекьян, Норма права и правоотношение, «Советское государство и право» 1956 г. № 2, стр. 24, 27.

⁴ С.Ф. Кечекьян, Правоотношения в социалистическом обществе, издатель­ ство Академии .наук СССР, 1958, стр. 63.

_26

и то обстоятельство, что та или иная норма изложена «импера­тивно», говорит только об устанавливаемой ею обязанности. Статья 403 ГК устанавливает, например, что «причинивший вред личности или имуществу другого обязан возместить при­чиненный вред». Никто ни разу не усомнился, однако, в том, что обязанности причинителя вреда противостоит право потер­певшего на возмещение причиненного ему вреда, иначе говоря, что на основе этой нормы возникают правоотношения. Поэтому трудно понять, какие «чисто императивные» нормы имеет в виду С.Ф. Кечекьян, считая, что такие нормы устанавливают обязанности «вне правоотношений».

Другой выдвигаемый С.Ф. Кечекьяном довод заключается в том, что существуют правовые обязанности, устанавливаемые ради обеспечения правопорядка в целом. «Таковы... обязанности в уголовном праве...»¹. Но разве можно сказать, что какая бы то ни было правовая норма и устанавливаемая ею обязанность для правопорядка в целом безразлична, и, охраняя непосредственно интересы отдельного гражданина, не обеспечивает вместе с тем и правопорядок в целом? Такое противопоставление норм, охра­няющих только интересы отдельных лиц, другим нормам, охра­няющим правопорядок в целом, походит на давно отвергнутое в советской юридической литературе деление права на публичное и частное.

Наконец, возражая против взгляда, по которому обязанностям в определенных случаях противостоят права государства, С.Ф. Кечекьян пишет: «Государство, как суверен, как законода­тель, стоит за всеми правоотношениями и за всеми правами и обязанностями». Это, конечно, верно. Но тогда непонятно, поче­му С.Ф. Кечекьяну представляется, что «уголовный закон может повлечь возникновение правоотношения (в случае нарушения запрета преступником), но он может и не повлечь их, и дело ог­раничится установлением одних только обязанностей»². Ведь и до нарушения преступником запрета, содержащегося в уголовно-правовой норме, действует этот установленный сувереном —

_I

¹ Там же, стр. 63, 64.

² С.Ф. Кечекьян, Правоотношения в социалистическом обществе, издатель­ ство Академии наук СССР, 1958, стр. 65.

2J_

государством — запрет. А после нарушения применяется уста­новленная изданной сувереном нормой санкция за нарушение этого запрета. С каким же управомоченным, не существовавшим до нарушения уголовноправовой нормы, преступник оказывается связан правоотношением после нарушения той же нормы? Все это в работе С.Ф. Кечекьяна остается необъясненным.

Поэтому приходится думать, что в основе всех утверждений С.Ф. Кечекьяна о существовании обязанностей «вне правоотно­шений» лежит только выдвинутое им противопоставление всегда абстрактной правовой нормы и правоотношения как всегда «кон­кретной связи между определенными лицами», ввиду чего «абст­рактное» правоотношение есть не что иное, как «та же норма».

Между тем самое противопоставление С.Ф. Кечекьяном нор­мы правоотношению есть недоразумение. Об «абстрактном пра­воотношении» никто никогда не говорил. Невозможно сомне­ваться, что правоотношение всегда конкретно. Правоотношение конкретно в том смысле, что является всегда урегулированным правовой нормой или правовыми нормами, реальным, в действи­тельной жизни существующим общественным отношением, от­ношением кого-то с кем-то. В то же время в диспозиции соответ­ствующей нормы такое же общественное отношение представле­но в абстрактной форме таким, каким оно должно быть для того, чтобы оно соответствовало воле господствующего класса, выра­женной в той же норме. В этом и только в этом заключается абст­рактный характер правовой нормы.

Таким образом, правовая норма и правоотношения — явле­ния разного порядка. Правоотношение — это действительно не только юридически, но и фактически существующее отношение между людьми. Норма права — это действительно существую­щее веление, правило поведения для людей, участвующих в данного рода отношениях. Норма, так же как и правоотноше­ние, — вполне реальное явление, также объективно существует, но, воздействуя на отношения между людьми, сама по себе не есть «отношение». Поэтому нельзя говорить, что абстрактное правоотношение является нормой права, как пишет Д.М. Ген-кин, или что оно «та же норма права», как выражается С.Ф. Ке-чекьян. Нельзя потому, что «абстрактных правоотношений»

28

_I

вообще не существует, есть лишь абстрактное изображение в правовой норме конкретных общественных отношений, в кото­рых норма призвана реализоваться и действительно реализуется, если участники соответствующего отношения ее не нарушают.

Но конкретность правоотношения вовсе не означает, что оба его участника должны существовать в момент его возникнове­ния в качестве конкретных, «материально» определенных лиц, что должна быть возможность назвать их по имени, как думает Д.М. Генкин. Для того чтобы отношение, возникшее из указан­ного в норме факта, было правоотношением, достаточно, если в норме установлено, что один из его участников будет носите­лем такого то права, а соответствующую обязанность будет нести любое лицо. Равным образом для существования право­отношения достаточно, чтобы участником его было лицо, при­нявшее на себя при таких-то указанных в норме условиях, обя­занность перед любым лицом, которое предъявит ему требова­ние, соответствующее этой обязанности. Правоотношениями с неопределенным составом участников являются не только абсо­лютные правоотношения. Такими правоотношениями являются и многие обязательственные гражданские правоотношения. В их числе возникающие из выпуска ценных бумаг на предъявителя, из обращенного, например, «к публике» «предложения вступить в договор, из таких односторонних сделок, как объявление кон­курса, публичное обещание награды, правоотношения из догово­ра морского страхования «за счет кого следовать будет» (ст. 197 Кодекса торгового мореплавания Союза ССР), из договора стра­хования жизни без указания выгодоприобретателя (ст. 374 ГК РСФСР) и, вероятно, ряд других, могущих быть обнаруженными путем детального анализа обязательственных правоотношений, известных как социалистическому гражданскому праву, так и праву капиталистических стран. В буржуазном праве известны и правоотношения, возникающие из двусторонних договоров при неопределенности одного из контрагентов: отношения, возни­кающие из договора купли-продажи, заключенного по маклер­ской записке без указания в ней маклером своему клиенту имени лица, с которым маклер заключил такой договор (§ 95 Герман­ского торгового уложения).

29^

Таким образом, то обстоятельство, что существуют «общие обязанности» граждан СССР, о которых пишет А.В. Мицкевич, то есть обязанности, возложенные самим законом не на опреде­ленных лиц, а на всех граждан нашей страны, не служит доказа­тельством того, что эти обязанности не входят в состав соответ­ствующих правоотношений, а являются «элементами» правоспо­собности. Ниже об этих обязанностях, точнее о соответствующих им правах, будет сказано подробнее.

Вполне понятно, когда говорят о субъективных правах, кото­рыми обладает субъект правоотношений, как о проявлении его правоспособности, как о ее реализации, осуществлении¹. Совер­шенно ясно, что и социальное значение, практическая ценность правоспособности определяется содержанием субъективных прав, которые могут возникать и действительно возникают на ее основе и служат удовлетворению разнообразных интересов граждан и организаций. Признанная законом за всеми гражданами граждан­ская правоспособность, которая для подавляющего большинства тех же граждан вследствие экономического строя общества прак­тически не становится основой обладания имущественными пра­вами, есть не что иное, как высмеянное когда-то Анатолем Фран­сом равенство банкира и безработного в праве умереть от голода под мостом через Сену. Но из этого не следует, что субъективные права являются «элементами» правоспособности.

Если правоспособность есть признанная законом абстрактная возможность или, говоря словами закона, способность иметь пра­ва и обязанности, то значит она должна существовать до возник­новения соответствующих прав и обязанностей. Известно, что гражданская правоспособность гражданина возникает в момент его рождения. По общему правилу, новорожденный в момент своего рождения никакими субъективными гражданскими права­ми не обладает. Следовательно, считая субъективные граждан­ские права «элементами» гражданской правоспособности, при­шлось бы признать, что правоспособность возникает и существу­ет в течение известного времени без каких бы то ни было «элементов».

¹ См. С.Н. Братусь, назв. соч., стр. 6.

^!-8707

С другой стороны, как уже отмечено выше, непонятно, каким образом после вступления конкретных, определенных по содер­жанию «элементов» в «содержание» абстрактной возможности лица или организации «обогащаться» дальнейшими «элемента­ми», эта возможность продолжает оставаться тою же абстрактной возможностью, какою была в момент ее возникновения.

По изложенным соображениям представляется правильным считать правоспособность не соединением субъективных прав как «элементов» правоспособности, не суммарным выражением всевозможных субъективных прав, (существование которых до­пущено законом, по одному из утверждений С.Н. Братуся в на­званной работе, а присоединиться к другой, также данной С.Н. Братусем в той же работе характеристике правоспособно­сти как необходимой предпосылке субъективных прав и право­вых обязанностей: «Правоспособность... как самостоятельная категория имеет значение и ценность лишь в качестве выраже­ния абстрактной, то есть общей, возможности быть носителем прав и обязанностей»¹.

Представляется, что с нынешним состоянием научной разра­ботки проблемы правоспособности связано и следующее сущест­венное недоразумение: понятие правоспособности, которое при­дано ему ст. 4 ГК союзных республик, неразрывно сливается в литературе с понятием правообладания и несения обязанностей. Поскольку гражданин или организация является участником от­ношений, регулируемых государственным правом, администра­тивным правом или иной отраслью права, постольку-де он обла­дает и соответствующей «отраслевой» правоспособностью или «общей правоспособностью», которая проявляется в отношениях, регулируемых любой отраслью права. Правоспособность стано­вится синонимом правосубъектности. С.Н. Братусь так и пишет: «Правоспособность и правосубъектность — равнозначные поня­тия»². При этом оставляется без внимания вопрос о, том, не суще­ствуют ли такие субъективные права, закрепляемые законом за гражданами и за организациями, для обоснования которых ис­пользование категории правоспособности не только не нужно,

¹ С.Н. Братусь, назв. соч., стр. 5, 6, 13.

² См. С.Н. Братусь, назв. соч., стр. 6.

но могло бы повести к нежелательным и неприемлемым практи­ческим выводам. При исследовании понятия «правоспособность» этот вопрос либо вовсе не ставится, либо молчаливо признается решенным в том смысле, что правоспособность в качестве при­знанной законом абстрактной возможности или способности гра­ждан и организаций иметь права и обязанности есть синоним самого правообладания и несения обязанностей.

Так, С.Н. Братусь пишет: «Правоспособность — та общая ос­нова, без которой невозможны конкретные правомочия»¹. Правда, ранее С.Н. Братусь говорит о гражданской правоспособности и гражданских субъективных правах. Однако слова «общая основа» правомочий как будто выражают генерализацию понятия «право­способности», распространение его на любую область правоот­ношений. Приведенное же выше отождествление С.Н. Братусем понятий «правоспособность» и «правосубъектность» устраняет всякое сомнение в такой генерализации.

Никаких сомнений не оставляет и сказанное по данному во­просу А.В. Бенедиктовым в книге «Государственная социали­стическая собственность». Для А.В. Бенедиктова наличие пра­воспособности есть синоним наличия субъективных прав, уча­стия в правоотношениях. А.В. Венедиктов прямо об этом говорит: «Когда социалистическое государство, регулируя пу­тем закона, правительственных распоряжений либо иных нор­мативных актов те или иные общественные отношения, прида­ет им новое качество: превращает их в правовые отношения, оно тем самым признает носителей этих отношений субъекта­ми права. В этом выражается неразрывная связь правовых от­ношений между госорганами с проблемой их правоспособ­ности»².

А.В. Бенедиктову представляется, что отрицание админист­ративной «правоспособности» госорганов означало бы возврат «к недопустимому отрицанию правового характера целого ряда тех отношений между выше- и нижестоящими социалистическими

Там же, стр. 13.

А.В. Венедиктов, Государственная социалистическая собственность, 1948, стр. 623-624.

32

госорганами, правовой характер которых был единодушно при­знан советской наукой права...»¹.

Более того, кажется, что А.В. Венедиктов считает, будто вы­двигаемое им понимание соотношения правоспособности и субъ­ективных прав и обязанностей является, если не единственным логически возможным, то универсальным, что из него исходит, в частности, и законодательство капиталистических стран, а также и буржуазная литература, со взглядами которой, разумеется, не совпадают выводы, сделанные А.В. Бенедиктовым из своей кон­цепции. Так, в § 88 Германского гражданского уложения и в § 52 Швейцарского гражданского кодекса А.В. Венедиктов усматри­вает признание «публично-правовой правоспособности» опреде­ленных организаций, действующих в этих странах, и подкрепляет такое толкование этих норм цитатой из работы германского юри­ста Флайнера «Institution des deutschen Verwaltungsrechts».

Между тем § 88 Германского гражданского уложения вообще не позволяет сделать никаких выводов для ответа на вопрос о том, что такое правоспособность, ибо в этом параграфе говорится только о том, что с прекращением учреждения (юридического лица, относящегося к числу учреждений как структурному типу юридических лиц) его имущество переходит к лицам, указанным в учредительном акте, в положении об этом учреждении. А § 52 Швейцарского гражданского кодекса, который не может толко­ваться в отрыве от § 53, с одной стороны, и от § 11 того же Ко­декса — с другой, отнюдь не подтверждает, а, наоборот, опровер­гает концепцию правоспособности как необходимой предпосыл­ки участия в любых правоотношениях. Параграфы 52 и 53 Швейцарского гражданского кодекса явственно различают два понятия: 1) personnalite — правосубъектность и 2) jouissance des droits civils — обладание гражданскими правами. Названные в § 52 организации приобретают правовое качество, называемое словом personnalite, то есть правосубъектность, путем регистрации. А од­ним из последствий этой правосубъектности, конечно, важнейшим последствием для Гражданского кодекса и для гражданского права вообще, является то, что эти организации становятся, в частности,

А.В. Венедиктов. Государственная социалистическая собственность. 1948, стр. 622.

33_

способными приобретать все гражданские права и нести все гра­жданские обязанности. Такое толкование § 52 и 53 неизбежно, если исходить из § 11 Швейцарского гражданского кодекса, со­держащего основное для этого Кодекса определение гражданской правоспособности.

Параграф 11 гласит: «Всякое лицо обладает (пользуется) гра­жданскими правами. Вследствие этого, — то есть вследствие того, что каждый, кто признается лицом, является носителем гражданских прав и обязанностей, — он обладает в пределах, установленных законом, равною со всеми другими лицами спо­собностью становиться субъектом прав и обязанностей» (разряд­ка моя. — Е.Ф.).