Учебный год 22-23 / ЕМ
.pdfВ.С. ЕМ
ГРАЖДАНСКО-ПРАВОВОЕ ПРИНУЖДЕНИЕ КАК СРЕДСТВО ОБЕСПЕЧЕНИЯ ПЛАНОВОЙ ДИСЦИПЛИНЫ
Решение задачи дальнейшего укрепления плановой дисциплины, поставленной партией и правительством <1>, требует поиска разнообразных экономических, социальных, в том числе правовых, средств и способов воздействия на участников хозяйственных отношений. Несомненно, что к числу таких важнейших правовых средств относятся меры ответственности и защиты, применяемые в хозяйственном законодательстве. Вместе с тем в юридической науке, несмотря на длительные и частые дискуссии, нет единообразного понимания данных правовых феноменов, в силу чего нет и однозначного подхода к оценке оснований их применения, выбору условий их эффективности и ко многим другим взаимосвязанным вопросам. Но интересно констатировать, что мозаике разноречивых мнений на меры ответственности и защиты присуще одно объединяющее начало, суть которого в следующем. Рассматривают ли авторы ответственность меры защиты как нечто обеспеченное государственным принуждением или как непосредственно государственнопринудительные формы, их диаметрально противоположным позициям присуще одно объединяющее начало - все авторы, за редким исключением, оперируют понятием "государственное принуждение" как чем-то само собой разумеющимся, не объясняя, какое содержание в него вкладывается. При изложенных обстоятельствах естественным является предположение, что многие спорные вопросы, касающиеся понятия, сущности и содержания санкций, ответственности, мер защиты в советском законодательстве вообще, в хозяйственном в частности, могут быть решены при точном выяснении сущности и содержания государственного принуждения.
--------------------------------
<1> См.: Материалы апрельского (1985 г.) Пленума ЦК КПСС // Известия. 1985. 24 апр.
Традиционно государственное принуждение рассматривается как метод осуществления государственной власти <1>, состоящий в специфическом регламентированном правом воздействии на субъекта с целью подчинения его воли и поведения интересам государства и общества <2>, как фактор не только индивидуального воздействия, но и как фактор воздействия на общественную психологию <3>. С этих позиций государственное принуждение подразделяется на психическое и физическое, в силу чего норма права оценивается как социальная норма с психическим принуждением в виде угрозы физического принуждения <4>. В полном соответствии с разделением государственного принуждения на два вида доказывается, что непосредственным объектом психического принуждения является психика человека - его разум, воля, эмоции, объектом же физического - физическое (биологическое и материальное) бытие субъектов общественной жизни, а именно: личность, ее неприкосновенность, свобода деятельности, имущественное положение <5>.
--------------------------------
<1> См.: Байтин М.И. Государство и политическая власть. Саратов: Изд-во Саратовск. ун-та, 1972. С. 20,
125.
<2> См.: Базылев Б.Т. Социальное назначение государственного принуждения в советском обществе // Правоведение. 1968. N 5. С. 30.
<3> См.: Карпец И.И. Убеждение и принуждение (моральное и правовое регулирование человеческого поведения) // Мораль развитого социализма. М.: Мысль, 1976. С. 243.
<4> Такая оценка нормы права содержится в работе А.И. Королева и А.Е. Мушкина "Государство и власть" (Правоведение. 1963. N 2. С. 25).
<5> Об этом более подробно см.: Базылев Б.Т. Указ. соч. С. 31, 33.
Но такая внешне ясная и недвусмысленная объектная привязка якобы самостоятельных видов государственного принуждения оказывается лишенной внутреннего смысла, так как, несмотря на утверждение, что прямого контакта между актом физического принуждения и волей субъекта не возникает <1>, доказывается - "физическое принуждение может выражаться в физическом воздействии на личность, имущество и денежные средства лица. Таким путем можно оказывать влияние на сознание (т.е. на разум и чувства) лица и
мотивировать требуемое поведение" <2>. Следовательно, в конце концов объект физического принуждения признан идентичным объекту психического вопреки исходному противопоставлению.
--------------------------------
<1> См: Там же. С. 32.
<2> Там же. С. 33. В основе данного тезиса, как нам представляется, лежит посылка - наказать - значит принудить (приневолить), правильность которой подвергалась сомнению еще И.М. Коркуновым и Г.Ф. Шершеневичем, считавшими, что человека можно подвергнуть наказанию, но наказать не значит заставить (см.: Коркунов И.М. Лекции по общей теория права. 3-е изд. СПб.-М., 1984. С. 73; Шершеневич Г.Ф. Общая теория права. Вып. 1. М., 1910. С. 285).
Не означает ли отмеченная идентичность объектов признак того, что традиционно именуемое психическим принуждением есть не более как результат действия угрозы государственного принуждения, а не его самостоятельный вид. Ведь возможность принуждения не тождественна самому принуждению. И наверное, прав И. Ребане, полагающий, что принуждение выполняет свою мотивационную функцию прежде всего посредством угрозы принуждения <1>.
--------------------------------
<1> См.: Ребане И. Убеждение и принуждение в деле борьбы с посягательствами на советский правопорядок // Ученые записки Тартуского государственного университета. Вып. 182. Тарту, 1966. С. 13, 180.
В рамках традиционного понимания государственного принуждения содержание физического принуждения определяется через следующие формулы - принуждением является содержание действий принуждающего по отношению к принуждаемому <1>, более категорично - "насилие, по нашему мнению, суть - физическое принуждение" <2>. Но имеют ли приведенные формулы всеобщий характер? Наверно, нет. Ведь в нашей действительности непосредственное физическое принуждение по отношению к личности допускается законом только как крайнее средство пресечения противоправных действий. А именно в случаях, предусмотренных ст. ст. 7 - 9 Указа Президиума Верховного Совета СССР "Об основных обязанностях и правах советской милиции по охране общественного порядка и борьбе с преступностью" <3>, ст. 39 Основ исправительно-трудового законодательства Союза ССР и союзных республик <4>, ст. 17 Положения о предварительном заключении под стражу <5>, ст. 15 Положения о порядке кратковременного задержания лиц, подозреваемых в совершении преступления <6>, ст. 3 Указа Президиума Верховного Совета СССР "О задержании правонарушителей работниками военизированной охраны и применении ими в исключительных случаях оружия" <7>, ст. 25 Воздушного кодекса СССР.
--------------------------------
<1> См: Там же. С. 181.
<2> См.: Байтин М.И. Указ. соч. С. 126.
<3> См.: Ведомости Верховного Совета СССР. 1973. N 24. Ст. 309.
<4> См.: Ведомости Верховного Совета СССР. 1969. N 29. Ст. 249.
<5> См: Там же. Ст. 248.
<6> См.: Ведомости Верховного Совета СССР. 1976. N 29. Ст. 426.
<7> См.: Ведомости Верховного Совета СССР. 1984. N 26. Ст. 457.
Изложенное лишний раз подтверждает верность замечаний, высказанных О.Э. Лейстом в адрес традиционного понимания государственного принуждения, которые сводятся к следующему: во-первых, оно приводит к ошибочному отождествлению психического принуждения с властью и авторитетом, преувеличению реального значения "угрозы наказанием"; во-вторых, неправильно показывает роль и место физического принуждения в системе гарантий социалистического правопорядка <1>. Более того, на наш взгляд, при
традиционном понимании государственного принуждения имеет место подмена вопроса о его содержании вопросом о регламентированных нормами права государственно-властных способах и средствах его реализации. В этом плане весьма характерны суждения подобного рода - "в структурном отношении государственное принуждение (как и иное) предполагает следующие элементы: субъект принуждения (государственный орган, должностное лицо, коллектив); осуществление принуждения, т.е. процесс воздействия властной воли; объект принуждения, т.е. физическое или юридическое лицо, допустившее противоправные действия" <2>. Но можно ли, сказав, что какая-то форма применяется кем-то, в каком-то порядке, по отношению к кому-то, утверждать, что речь идет о структуре (содержании) данной формы? Скорее речь идет о структуре механизма использования (реализации) формы, но не о ее собственной структуре.
--------------------------------
<1> См.: Лейст О.Э. Санкции и ответственность по советскому праву. М.: Изд-во МГУ, 1981. С. 73.
<2> Кожевников С.Н. Государственное принуждение: особенности и содержание // Советское государство и право. 1978. N 5. С. 49.
Остается неясным, в чем состоит реальное содержание государственного принуждения. Спорность традиционного понимания государственного принуждения, краеугольным камнем которого является представление, что его содержание заключается в фактических властных действиях компетентных государственных органов и должностных лиц по отношению к принуждаемым субъектам, особенно ощутима при исследовании гражданско-правовых категорий. Ведь если действительно содержание принуждения, обеспечивающего юридическую силу норм гражданского права, исчерпывается указанным, то по логике вещей меры принудительного воздействия на обязанное лицо необходимо искать не в гражданском праве, а в гражданско-процессуальном. Что и было сделано в свое время последовательным защитником традиционного воззрения на государственное принуждение М.М. Агарковым, который определял санкции как "принудительные меры, применяемые государством в случае нарушения норм права", и трактовал их как "принудительное обращение взыскания на имущество лица" либо на его личность. Вследствие чего М.М. Агарков находил санкции гражданско-правовых норм не в ГК, а в ГПК, регулирующем принудительное взыскание <1>. Для современных последователей М.М. Агаркова сказанное дало повод утверждать, что "ст. 6 Основ гражданского законодательства указывает на средства защиты гражданских прав, не упоминая принудительных мер, которые могут быть при этом применены" <2>, и что принудительные меры на базе ст. 6 Основ устанавливаются ст. 362 ГПК УССР <3> (ей тождественна ст. 359 ГПК КазССР. - В.Е.). Но такое решение проблемы представляет собой ряд противоречий.
--------------------------------
<1> Позиция М.М. Агаркова, защищаемая им в работе: Теория государства и права: Макет учебника. М., 1948. С. 415 - 416, 423 - 425, 432, изложена нами по книге: Лейст О.Э. Санкции в советском праве. М.: Госюриздат, 1962. С. 26.
<2> Процессуальные гарантии исполнения судебного решения. М.: Юрид. лит., 1974. С. 305.
<3> См: Там же.
Дело в том, что понятийный объем ст. 6 Основ (ст. 6 ГК) значительно шире понятийного объема ст. 359 ГПК КазССР. Статья 6 ГК в обобщенном виде указывает на меры защиты субъективных гражданских прав, являющихся одновременно мерами, которые применяются по отношению к обязанному субъекту в случае неисполнения им возложенной на него обязанности. В качестве таковых она объявляет:
-признание прав;
-восстановление положения, существовавшего до нарушения права, и пресечение действий, нарушающих право;
-присуждение к исполнению обязанности в натуре;
-прекращение или изменение правоотношения;
-взыскание с лица, нарушившего право, причиненных убытков, а в случаях, предусмотренных законом или договором, - неустойки (штрафа, пени);
-иные способы, предусмотренные законом.
Статья 359 ГПК КазССР гласит - мерами принудительного исполнения являются:
-обращение взыскания на имущество должника путем наложения ареста и продажи имущества;
-обращение взыскания на заработную плату, пенсию, стипендию и иные виды доходов должника;
-обращение взыскания на денежные суммы и имущество должника, находящиеся у других лиц;
-изъятие у должника и передача взыскателю определенных предметов, указанных в решении суда;
-иные меры, указанные в решении в соответствии с законом (имеются в виду меры, предусмотренные ст. ст. 406, 409 ГПК КазССР). Как видно, в ст. 359 ГПК КазССР речь идет о мерах принудительного исполнения судебных решений по искам о присуждении, в то время как всеобщность ст. 6 ГК означает, что в качестве средства защиты нарушенных гражданских прав могут быть использованы как иски о присуждении, так и иски
опризнании <1>.
--------------------------------
<1> Тем самым мы признаем правомерность двучленной классификации исков, отрицая существование преобразовательных исков.
Следовательно, когда утверждают, что ст. 358 ГПК предусматривает меры принудительного исполнения, полностью совпадающие с мерами, закрепленными в ст. 6 ГК, оставляют без внимания то очевидное и общепризнанное в советской гражданско-процессуальной науке положение, согласно которому возможность возбудить на основе решения суда стадию принудительного исполнения есть особое исключительное свойство решений, выносимых по искам о присуждении <1>. Поэтому о полном соответствии ст. 358 ГПК и ст. 6 ГК говорить не приходится, ибо оно частичное. Но важнее другое.
--------------------------------
<1> Таково единодушное мнение процессуалистов, касавшихся в своих работах вопроса об исполнении судебных решений. См.: Гурвич М.А. Лекции по советскому гражданскому процессу. М.: ВЮЗИ, 1950. С. 162; Авдюков М.Г. Судебное решение. М.: Госюриздат, 1959. С. 176 - 177; Добровольский А.А. Исковая форма защиты права. М.: Изд-во МГУ, 1965. С. 160; Зейдер Н.Б. Судебное решение по гражданскому делу. М.: Юрид. лит., 1966. С. 170 - 171. Исключением является позиция А.К. Сергун, считающей, что принудительное исполнение судебных решений входит в общий процесс реализации нормы материального права и является органической частью процесса судебной защиты независимо от того, по какому иску вынесено решение, включая даже решения, принятые в особом производстве (см.: Сергун А.К. Проблемы исполнительного производства в советском гражданском процессе: Автореф. дис. ... д-ра юрид. наук. М.: ВЮЗИ, 1980. С. 17 - 22). Исходная посылка, на которой основывается вывод А.К. Сергун, будет рассмотрена особо.
Если теперь последовать логике критикуемой позиции, не сбрасывая при этом со счета, что судебные решения по искам о признании не требуют никакого исполнительного производства, принудительного тем более, то придется сказать, что субъективные права и корреспондирующие с ними обязанности, защищаемые исками о признании, не обеспечены мерами принуждения, т.е. лишены юридических свойств. Подобный вывод был бы явно несостоятелен. Ошибочность критикуемого взгляда на государственное принуждение усугубляется тем, что иски о признании очень часто являются средством защиты нарушенного субъективного права <1>. Нарушение же субъективного права с необходимостью означает, что имеет место неисполнение той или иной обязанности. Не случайно теория гражданского права расценивает признание права как меру принудительного характера, предназначенную для пресечения длящихся гражданских правонарушений <2>, результатом применения которой является восстановление нарушенного субъективного права, или освобождение субъекта от необоснованно возложенной на него обязанности, или то и другое одновременно, что в целом, по нашему мнению, означает для правонарушителя необходимость претерпевания лишения безосновательно приобретенного им субъективного права. Поэтому не лишено смысла предположение, что и
при удовлетворении исков о признании юрисдикционные органы реализуют государственное принуждение, содержание которого отнюдь не исчерпывается фактическими действиями по отношению к правонарушителю.
--------------------------------
<1> Что убедительно доказано А.А. Добровольским (см.: Добровольский А.А., Иванова С.А. Основные проблемы исковой защиты права. М.: Изд-во МГУ, 1979. С. 63).
<2> См.: Жицинский Ю.С. Санкция нормы советского гражданского права. Воронеж: Изд-во ВГУ, 1968. С.
100.
Завершая сопоставление ст. 6 ГК и ст. 359 ГПК КазССР, следует отметить, что если ст. 6 ГК говорит о защите субъективных гражданских прав, носителями которых могут быть как граждане, так и юридические лица, то ст. 358 ГПК никоим образом не касается защиты прав государственных социалистических организаций при возникновении споров между ними. Из поля зрения сторонников критикуемой позиции выпали меры по обеспечению иска, предусмотренные ст. 4 Правил рассмотрения хозяйственных споров государственными арбитражами от 5 июня 1980 г. <1>, к которым относятся наложение ареста на имущество или денежные суммы, принадлежащие ответчику, запрещение ответчику совершать определенные действия, приостановление взыскания по оспариваемому истцом исполнительному или иному документу. Также остались без внимания меры по исполнению решений государственных арбитражей, предусмотренные ст. ст. 106 - 114 этих же Правил.
--------------------------------
<1> СП СССР. 1980. N 16 - 17. Ст. 104.
Логические неувязки, обнаруживаемые при попытке переноса традиционного понимания государственного принуждения на исследование его взаимосвязи с гражданско-правовыми категориями, - явный симптом ошибочности такого понимания. Но ошибочность заключается скорее не в этой логической аритмии, а в фактических неточностях, допускаемых сторонниками традиционного подхода. Суть их в следующем.
Наиболее последовательно традиционное воззрение на содержание государственного принуждения при исследовании гражданско-правовых категорий защищается А.К. Сергун, считающей, что "с момента обращения в суд начинается вмешательство государства в реализацию норм права, его властная деятельность, принуждение..." <1>. Нетрудно заметить, что в основе тезиса лежит отождествление государственно-властной деятельности с принуждением. Но правомерно ли это в свете тех позитивных выводов, которые получены советской юридической наукой по вопросам о роли и месте принуждения в социалистическом обществе, о его соотношении с государственной властью, о месте государства в обеспечении функционирования права?
--------------------------------
<1> Сергун А.К. Указ. соч. С. 12. Критический анализ подобного подхода к определению государственного принуждения дан М.Г. Прониной (см.: Пронина М.Г. Обеспечение исполнения норм гражданского права.
Минск, 1974. С. 55 - 147).
Авторы, изучавшие перечисленные аспекты проблемы, совершенно справедливо отмечают, что, вопервых, государственная власть и принуждение не синонимы <1>; во-вторых, "понятие государства имеет в теории права методологическое значение, оно раскрывает общественную связь права и механизма его функционирования" <2>, т.е. государственная власть лишь использует право, а в необходимых случаях принуждение <3>, которое приобретает характер государственного благодаря тому, что оно регламентируется государством посредством норм права, и тому, что его реализация становится прерогативой государственных и иных органов, уполномоченных им на это <4>. Следовательно, не расходясь с истинным положением дел, было бы точнее сказать, что в условиях социалистического общества деятельность юрисдикционных органов по отправлению правосудия (включая и гражданское судопроизводство), являясь формой "властной оперативной деятельности органов социалистического государства по охране норм права от нарушений" <5>, выступает методом (способом) реализации государственного принуждения, но никак не его содержанием.
--------------------------------
<1> См.: Фарбер И.Е., Ржевский В.А. Вопросы теории советского конституционного права. Саратов: Приволжск. кн. изд-во, 1967. Вып. 1. С. 86 (автор главы - И.Е. Фарбер).
<2> Тененбаум В.О. Введение в общую теорию государства. Саратов: Изд-во Саратовск. ун-та, 1967. С. 42.
<3> См.: Тихомиров Ю.А. Государственная власть и проблемы управления в советском обществе: Автореф. дис. ... д-ра юрид. наук. М.: ИГПАН, 1969. С. 11.
<4> См.: Огурцов Н.А. О некоторых философских аспектах сферы принуждения // Правоведение. 1968. N 5. С. 39.
<5> Марксистско-ленинская общая теория государства и права. Социалистическое государство. М.: Юрид.
лит., 1972. Т. 3. С. 183.
Поэтому следует признать, что меры, именуемые мерами принудительного исполнения и обозначенные в ст. ст. 358, 406, 409 ГПК, ст. ст. 106 - 114 Правил рассмотрения хозяйственных споров государственными арбитражами, и им подобные - это процессуальные средства, опосредующие становление и функционирование механизма реализации мер принуждения, которые в общем виде изложены в ст. 6 ГК. И если действительно верно и другое, что формой выражения принуждения в праве являются меры принудительного характера <1>, то содержание государственного принуждения необходимо искать не во властных действиях компетентных государственных органов и должностных лиц, а непосредственно в самих мерах принудительного воздействия, закрепленных законодательством.
--------------------------------
<1> См.: Алексеев С.С. Социальная ценность права в советском обществе. М.: Юрид. лит., 1971. С. 107.
В рамках традиционного подхода такие поиски, как видно, приводят к неудовлетворительным результатам. В силу этого не лишено смысла обращение к концепции "правового принуждения", обязанной своим рождением болгарской юридической науке. Ее представитель П. Стайнов отметил, что принуждение в социалистическом государстве применяется строго в рамках социалистической законности. Это не бесконтрольное насилие, а основанная на праве и обусловленная им деятельность по принуждению - правовое принуждение <1>. Развивая приведенное положение, С.С. Алексеев сформулировал тезис: правовое принуждение - это такое принуждение, которое впитало в себя "правовые начала" - черты и свойства права
<2>.
--------------------------------
<1> Стайнов П., Ангелов П. Административное право Народной Республики Болгарии. М.: Госюриздат, 1960. С. 352.
<2> См.: Алексеев С.С. Проблемы теории права. Свердловск, 1972. Т. 1. С. 317.
Иначе говоря, в социалистическом обществе, в котором законность представляет собой его политикоправовое и морально-идейное состояние, государственное принуждение зиждется на тщательной законодательной регламентации (жесткой нормативной фиксации) принципов, оснований, объема, пределов применения, что придает ему качество "правового принуждения", делает его сопряженным и подчиненным общим принципам социалистического права и обладающим рядом определенных признаков <1>, в силу которых "правовое принуждение" является наиболее развитой и ценной разновидностью государственного принуждения, полностью соответствующей гуманистической природе социалистического общества, ленинским принципам государственного и правового строительства <2>.
--------------------------------
<1> О признаках правового принуждения см.: Бахрах Д.Н. Советское законодательство об административной ответственности. Пермь, 1969. С. 15 - 26; Алексеев С.С. Социальная ценность права в социалистическом обществе. С. 118 - 119.
<2> См.: Алексеев С.С. Указ. соч. С. 120.
Как видно, концепция "правового принуждения" наглядно показывает "генетическую" взаимосвязь норм права и обеспечивающих их юридическую силу различных форм государственного принуждения. Данная генетическая взаимосвязь, реально означающая, с одной стороны, полную регламентацию нормами права всех вопросов, связанных с применением мер принуждения, с другой стороны, означает, что всякую принудительную меру следует рассматривать как дозволенное в виде исключения нарушение неприкосновенности личности и ее прав <1>. А с учетом того, что государственное принуждение переходит из состояния возможности в состояние действительности лишь на стадии анормального развития общественных отношений, регулируемых социалистическим правом, т.е. при совершении правонарушения, то принудительные меры выступают "как ограничение прав и свобод личности, возложение на гражданина (или организацию) правовых ограничений и обязанностей, отличных от тех общих для всех граждан и организаций или части их обязанностей, которые выражают "обычные общественные необходимости" <2>.
--------------
Следовательно, концепция правового принуждения, вскрывая правовую основу государственного принуждения, одновременно акцентирует внимание на правовом положении субъектов, чьи права и законные интересы ограничиваются в процессе реализации принудительных мер. Благодаря этому концепция "правового принуждения", ставившая первоначально своей задачей показать, что "право является "оградительным механизмом", способным обеспечить применение государственно-принудительных мер в тех пределах, которые вызваны объективными потребностями социалистического общества" <1>, при ее последующем развитии дала ответ на вопрос: каково правовое содержание мер государственного принуждения, в чем оно выражается <2>?
--------------------------------
<1> Алексеев С.С. Указ. соч. С. 119.
<2> Именно стремление раскрыть содержание мер принуждения привело к вычленению самостоятельной категории "правового принуждения", а многих авторов сделало так или иначе, причастными к становлению концепции "правового принуждения". В цивилистической науке понятие юридического содержания ответственности как формы принудительного воздействия одним из первых выделил О.А. Красавчиков (см.: Советское гражданское право. М.: Высшая школа, 1972. Т. 1. С. 415 - 416).
Генеральная идея этого ответа, несмотря на терминологически разнообразные определения правового содержания мер принуждения, заключается в том, что оно - правовое содержание - расценивается в качестве различных модификаций ограничения субъективных прав и законных интересов, правообременений, правового урона, которые налагаются на правонарушающего субъекта.
Советское гражданское право - неотъемлемая составная часть советского социалистического права.
Именно поэтому гражданско-правовые меры принуждения являются структурным подразделением общей
категории "правового принуждения", в силу чего им присущи все его свойства. Исходя из этого, их правовое содержание можно определить как допускаемое законом в виде исключения и в качестве реакции на гражданское правонарушение ограничение (поражение) правоспособности, дееспособности или субъективных прав правонарушителя, лишение его права в целом, возложение на него обременительных обязанностей или правового урона в форме отказа в защите права.
Таким образом, неблагоприятные юридические последствия, предусмотренные нормами гражданского права на случай нарушения обязанностей, рассматриваются нами как правовое содержание, правовая субстанция государственного принуждения.
Но это не простая замена одного понятия другим. Определение содержания государственного принуждения через возможные формы правового урона снимает неопределенность, расплывчатость, аморфность категории "неблагоприятные юридические последствия", так как их конкретные виды получают адекватную правовую характеристику. Указанная адекватность отдельных форм правового урона конкретным видам неблагоприятных последствий, конструируемых гражданским законом на случай правонарушения, ликвидирует противопоставление между пониманием санкции как указания на неблагоприятные последствия и пониманием санкции как меры государственного принудительного воздействия <1>.
--------------------------------
<1> На это обстоятельство уже обращали внимание в литературе (см.: Лейст О.Э. Санкции и ответственность по советскому праву. С. 82).
Не менее важно и другое. Благодаря такому подходу принудительные меры предстают как самостоятельные гражданско-правовые формы, включенные в общую систему гражданско-правового регулирования общественных отношений. Но механизм действия мер принуждения в данной системе своеобразен. Каждая из них, выступая в качестве определенного вида правового урона, способна воздействовать на поведение субъектов не непосредственно, а через угрозу или фактическое поражение личных, имущественных благ и интересов. То есть гражданско-правовому принуждению как реальному явлению внутренне присуще не только правовое содержание, но и нечто иное, отличное от него, но органически связанное с ним и которое можно обозначить понятием "социально-экономическое содержание". Под ним мы понимаем изменения в социально-экономическом положении субъектов, возникающие в результате фактической реализации конкретных форм правового урона и выражающиеся: а) в лишении или ограничении возможности пользоваться определенными благами и свободами. Например, невозможность свободного избрания места жительства при ссылке, возникающая в результате одноименного вида уголовного наказания (ст. 24 УК КазССР), являющегося одновременно ограничением гражданской правоспособности, ограничение свободы заключения сделок по правилам (ст. 16 ГК), невозможность пользования авторским именем на произведение при отказе в защите авторского права и т.п.; б) в фактических имущественных лишениях, являющихся результатом уплаты неустойки, возмещения убытков, утраты задатка и т.д. Несложно заметить, что юридическое содержание гражданско-правового принуждения выступает в качестве правового средства формирования социально-экономического содержания.
В отдельных случаях социально-экономическое содержание того или иного элемента гражданскоправового принуждения обнаруживается очень отдаленно (как, например, при переводе покупателя с акцептной на аккредитивную форму расчетов), что, однако, не означает, что при практической реализации содержание исчерпывается только правовым уроном. Отмеченное весьма важно, так как меры
принудительного воздействия, составляющие в совокупности гражданско-правовой тип государственного принуждения как одно целое, являются элементом структуры гражданско-правового метода регулирования общественных отношений. Поэтому гражданско-правовое принуждение оказывается подверженным общим закономерностям зависимости метода правового регулирования от объективного содержания общественных отношений, составляющих предмет гражданско-правового регулирования.
Определяющее ядро предмета гражданско-правового регулирования составляют имущественные отношения. Соответственно, определяющее ядро социально-экономического содержания гражданскоправового принуждения прямо или косвенно, непосредственно или в конечном итоге имеет имущественный характер. Включение в орбиту гражданско-правового регулирования личных отношений, связанных с имущественными, и иных личных отношений, а также наличие в механизме гражданско-правового регулирования организационных обязанностей, опосредствующих становление и развитие гражданских правоотношений, обусловливает существование в социально-экономическом содержании гражданскоправового принуждения элементов неимущественного характера. Таким образом, понимание гражданско-
правового типа государственного принуждения как правовой категории должным образом объясняет детерминированность его социально-экономического содержания природой общественных отношений, подвергающихся гражданско-правовому регулированию.
Функционирование гражданско-правового принуждения в качестве самостоятельной правовой формы предполагает, что оно "впитало" в себя все юридические особенности советского гражданского права, к числу которых можно отнести следующие.
Во-первых, возможность истребования реализации мер принуждения по отношению к правонарушителю является правом потерпевшей стороны, в чем находит выражение такая черта метода, как диспозитивность. И лишь в случаях, диктуемых необходимостью защиты государственных интересов, такая возможность формулируется как обязанность (см. ст. 5 Положения о поставках продукции, ст. 5 Положения о поставках товаров).
Во-вторых, меры принуждения могут быть реализованы правонарушителем самостоятельно, без вмешательства юрисдикционных органов. В отношениях между юридическими лицами самостоятельная
(добровольная) реализация мер гражданско-правового принуждения вменяется в обязанность виновной социалистической организации <1>. Самостоятельность реализации мер принуждения не означает, что они теряют принудительный характер. Самостоятельная (добровольная) реализация - это лишь способ реализации государственного принуждения, гарантируемый возможностью властной реализации посредством обращения в юрисдикционные органы.
--------------------------------
<1> См.: ст. 4 Положения о порядке предъявления и рассмотрения претензий предприятиями, организациями и учреждениями и урегулировании разногласий по хозяйственным договорам от 17 октября
1973 г. (см.: СП СССР. 1973. N 23. Ст. 128).
В-третьих, в договорных правоотношениях меры принуждения могут устанавливаться соглашением сторон, что, однако, не лишает их правового характера. Качественно однородной с рассматриваемой особенностью гражданско-правового принуждения является возможность повышения размера (объема) меры принуждения по соглашению сторон.
В-четвертых, группа мер гражданско-правового принуждения может применяться односторонними действиями управомоченной стороны. Данная особенность лишний раз доказывает неправильность понимания возможности применения в отношении правонарушителя мер принудительного воздействия только как приведение в действие аппарата государственного принуждения, так как с этой позиции необъяснимыми оказываются такие моменты, как самозащита гражданских прав, применение управомоченным лицом мер оперативного воздействия <1>, и не охватываются все те правоохранительные возможности, предоставляемые действующим гражданским и гражданско-процессуальным законодательством субъекту, чье право нарушено <2>.
--------------------------------
<1> См.: Грибанов В.И. Пределы осуществления и защиты гражданских прав. М.: Изд-во МГУ, 1972. С. 155.
<2> См: Там же. С. 157.
В-пятых, в отдельных случаях гражданско-правовые меры принуждения могут адресоваться субъекту, не являющемуся правонарушителем. В таких случаях адресатами принудительных мер могут быть поручитель, гарант неисправного должника, обязанная сторона в договоре за неисполнение или ненадлежащее исполнение обязанностей третьими лицами и т.д., на которых было возложено ее исполнение.
В-шестых, гражданско-правовому принуждению как целостному явлению присуща особая компенсационно-восстановительная функциональная направленность, благодаря которой возможно восстановление имущественного положения потерпевшего от гражданского правонарушения и ликвидация отрицательных последствий иного порядка, возникающих в результате правонарушения.
В-седьмых, принцип социалистического гуманизма, являющийся сердцевиной, цементирующим ядром социалистического права, категорически исключает возможность физического принуждения по отношению к личности при нарушении ею гражданско-правовых обязанностей.
Принадлежность гражданско-правового принуждения к общей категории правового принуждения реально означает, что любая гражданско-правовая мера принудительного воздействия существует в виде нормативно-правовой конструкции, которая представляет собой комплекс норм гражданского материального и процессуального права, устанавливающих: а) само содержание меры через закрепление в гражданскоправовой санкции, б) основания ее применения, в) круг государственных и общественных органов или иных субъектов, уполномоченных на ее применение, г) процессуальный или процедурный порядок ее возложения, д) материально-правовые и процессуальные гарантии субъекта, по отношению к которому применяется эта мера.
Принадлежность гражданско-правового типа государственного принуждения к общей категории правового принуждения дает возможность сделать еще один важный вывод: если гражданско-правовые принудительные меры суть правовые формы, то общие условия эффективности правовых норм являются условиями эффективности применения данных форм.
К ВОПРОСУ О ПОНЯТИИ, СОДЕРЖАНИИ И СУЩНОСТИ ПРАВОВЫХ ОБЯЗАННОСТЕЙ
Развитое социалистическое общество гарантирует сочетание реальных прав и свобод граждан с их обязанностями и ответственностью. Данное положение, закрепленное в преамбуле Конституции СССР, указывает на то, что "исполнение обязанностей есть столь же необходимый элемент демократии, как и осуществление прав и свобод" <1>, что обязанности и ответственность одних членов общества есть условие свободы и прав других.
--------------------------------
<1> Брежнев Л.И. Ленинским курсом: Речи и статьи. М., 1978. Т. 6. С. 636.
Равная социальная значимость прав и обязанностей означает и предполагает необходимость изучения прав и свобод личности в социалистическом обществе в неразрывной связи с правовыми обязанностями. Но до настоящего времени научная разработка правовых проблем в общетеоретических и отраслевых исследованиях фокусируется на проблемах субъективного права, оставляя проблемы правовых обязанностей в тени, в силу чего не достигается единство теоретических знаний, отсутствует единая концепция обязанностей
<2>.
--------------------------------
<2> См.: Семененко Б.М. Юридические обязанности граждан СССР. Вопросы теории: Канд. дис. Саратов, 1978. С. 5.
Несомненно, что поиски путей повышения социальной эффективности правовых норм - это поиски факторов и условий, которые с необходимостью гарантировали бы надлежащее исполнение обязанностей их носителями. Но, несмотря на это, исследования правовых обязанностей носят фрагментарный отрывочный характер, не охватывают это сложное правовое явление во взаимосвязи объективного и субъективного, сущности и явления, формы и содержания, свободы и необходимости, возможности и действительности, объекта и субъекта.
В настоящее время в юридической литературе (особенно в цивилистической) господствует в различных модификациях определение обязанности как меры (вида) должного поведения, которой следует обязанное лицо в правоотношении. Определение правовой обязанности через категорию должного поведения вызывало и вызывает обоснованную критику по следующим соображениям. Во-первых, отмечалось, что в силу такого понимания правовая обязанность отождествляется с фактическим поведением, соответствующим обязанности <1>. Во-вторых, указывалось, что при подобном определении присутствует элемент тавтологии, ибо указание на должное поведение - просто замена термина "обязанность" его синонимом <2>. Упрек не до конца справедливый, но верно то, что само понятие должного требует объяснения. В данном варианте определения правовой обязанности обнаруживается известное заимствование у В. Даля, который писал: "Обязанность - долг, все должное, все, что лежит на ком, что кто-либо исполнять и соблюдать должен, обязан. На человеке лежат обязанности к самому себе (личные), обязанности к ближнему, еще государственные или гражданские и, наконец, духовные" <3>. В-третьих, имеет место своеобразный перенос общей этической категории должного на частный случай. Категория должного охватывает вообще все требования, предъявляемые к людям в форме социальных норм <4>. В области права понятие "должное поведение" указывает на соответствие поведения требованиям норм права, или, иными словами, указывает на правомерность поведения, поэтому мерой должного по своей природе является субъективное право и обязанность. Определение обязанности через категорию должного указывает лишь на ее внешние атрибуты, на принадлежность к системе социальнонормативного регулирования поведения человека, но не вскрывает ее сущности.
--------------------------------
<1> См.: Кечекьян С.Ф. Правоотношения в социалистическом обществе. М., 1958. С. 60.
<2> См.: Толстой В.С. Исполнение обязательств. М., 1973. С. 7.
<3> Даль В. Толковый словарь живого великорусского языка. М., 1955. Т. 2. С. 640.