Лицо тоталитаризма
..pdfнальной собственностью, несет с собой все блага мира сего, неизбежно расцветают грубый карьеризм, двуличие, подхалимаж, завистничество. Карьеризм и расплодивша яся бюрократия — неизлечимые болезни коммунизма. Именно потому, что коммунисты переродились в собст венников (а другого пути к могуществу и материальным благам, кроме как через «преданность партии» — классу и «социализму» — собственности, не дано), в коммунизме способность «идти по трупам» — одна из определяющих черт образа жизни, коренная предпосылка служебного роста.
Примеры беспардонного карьеризма в некоммунисти ческих системах доказывают, что либо бюрократом быть доходнее, либо сами хозяева сделались паразитами и отдали управление на -откуп чиновникам. В коммунизме то же самое является доказательством необоримого стре мления к самой собственности, к привилегиям, которые приносит управление материальными ресурсами, а зна чит, и людьми.
Принадлежность к классу собственников в принципе не равнозначна владению определенным имуществом. Тем более в коммунизме: потому хотя бы, что собствен ность — коллективная. Здесь быть владельцем или совла дельцем означает пробиться в ряды правящей политиче ской бюрократии. И ничего больше.
И в новом классе, как везде, места одних, выпавших, тотчас занимают другие люди. Но в частнособственниче ских классах владение передавалось по наследству. Здесь же, кроме стремления пробиться в круг избранных, никто ничего существенного не наследует. Формируясь, по сути, из представителей низших, наиболее широких слоев наро да, новый класс, словно море, непрерывно колышется. И если социологически, как отмечалось уже, его состав определить возможно, то на практике это затруднитель нее, чем в отношении любого другого класса, ибо он постоянно меняется, «растекается», переливается в народ, в нижестоящие классы.
Теоретически путь наверх открыт всем. Как когда-то у Наполеона любой солдат в ранце за спиной носил мар шальский жезл, да вот получить его в руки удалось едини цам. Тут от человека ждут лишь одного — неподдельной, глубокой, всемерной преданности партии (читай — ново му классу). А этого-то как раз тяжелее всего достичь. Новый класс — как конус: широкий в основании, он, при
ближаясь к вершине, все сильнее и неприступнее сужает ся. Для восхождения по нему мало воли, необходима еще способность понимать и «двигать» доктрину, нужна реши тельность в борьбе с противниками, исключительная из воротливость и хитроумие во внутрипартийных баталиях, мастерство и даже талант при укреплении позиций класса. Много званых, да мало избранных. Новый класс, если сравнивать с прежними собственническими классами, од новременно и более открыт, и более недосягаем. А по скольку одной из коренных его особенностей является монополия власти, такая недосягаемость лишь усиливает ся иерархическими бюрократическими предрассудками.
Как, возможно, нигде и ни в какие времена для верных и преданных не были столь широко распахнуты врата, точно так же путь наверх нигде и. никогда не был столь труден, не требовал таких жертв и такого самоотречения. Одной своей стороной коммунизм открыт для каждого, другой же — исключителен и нетерпим даже в отношении своих собственных приверженцев.
7
Констатация факта, что в коммунистических странах дело идет о новом собственническом классе, не создает полной ясности, но закладывает тем не менее основу для понимания перемен, периодически в этом регионе, и пре жде всего в СССР, происходящих. Разумеется, любая та кая перемена — в каждой отдельной коммунистической стране и вообще в коммунизме — должна быть исследо вана особо: необходимо выяснить ее, так сказать, меру досягаемости и значимости в конкретных обстоятельст вах. Но достичь этого возможно, лишь представляя себе систему целиком.
В связи с нынешними переменами в СССР нелишним будет, кстати, обратить внимание на происходящее с кол хозами. Тем более что создание колхозов и политика советского руководства в отношении их рельефно иллю стрируют эксплуататорскую природу нового класса.
Как прежде Сталин, так теперь и Хрущев не. считает колхозы «последовательно социалистической» формой собственности, а это, по сути, означает, что новому классу в деревне полного господства добиться не удалось. Дейст вительно так. Посредством колхозов ему удалось закре
постить крестьян и прибрать к рукам львиную долю их доходов (путем принудительного откупа), но единолич ным собственником земли он так и не стал. Сталин вели колепно осознавал это и перед смертью (статья «Эконо мические проблемы социализма в СССР») предопределил превращение колхозов в государственную собственность, другими словами, обосновал необходимость превратить бюрократию в истинного хозяина. Критикуя Сталина за перегибы в чистках, Хрущев от сталинского взгляда на колхозную собственность не отказался, что и подкрепил только одной из мер по воплощению в жизнь его проро честв — отправкой на село, главным образом на должно сти колхозных председателей, 30 тысяч партработников.
Как в сталинские времена, так и при новом режиме новый класс, проводя так называемую либерализацию, старается в то же время расширить свою — «социалисти ческую» — собственность. Децентрализация в экономике означает не перераспределение собственности, а большее право для низших слоев бюрократии, то есть класса на уровне республик, областей и районов, этой собствен ностью распоряжаться. Означай так называемые либера лизация и децентрализация нечто иное, они коснулись бы и политики, предоставили бы возможность если не цели ком народу, то пускай части его влиять на распределение материального продукта или хотя бы критически реагиро вать на произвол олигархии. На практике это привело бы к созданию нового политического движения, пусть и лояль ной, но оппозиции. И речи об этом не идет. Как и о демократии в партии. Либерализация и децентрализация существуют только для коммунистов: для олигархии, ру ководства нового класса, в первую очередь, затем — для нижестоящих звеньев. Открыт, таким образом, новый спо соб, неизбежный в переменившихся условиях, для даль нейшего упрочения монополистической собственности и укрепления тоталитарного господства нового класса.
Факт возникновения в коммунистических странах но вого собственнического — монополистского и тоталита ристского — класса подсказывает и вывод: перемены, происходящие по инициативе-коммунистических верхов, продиктованы прежде всего интересами, «социальным за казом» самого класса. Это не означает, что такими пере менами должно пренебречь. Необходимо вникнуть в их сущность и определить затем последствия и значимость данных перемен.
Не отличаясь от других общественных групп, и новый класс существует и реагирует на внешние раздражители, обороняется и движется вперед — всегда с целью стать еще могущественнее. Это не значит, что данные перемены не отразятся на остальном мире или глубоко не заденут сам класс. Но пока никакие перемены не в состоянии были не только изменить коммунистическую систему, но — даже слегка поколебать ее сущность.
Как и другие режимы, коммунистический также выну жден считаться с происходящим в массах, с их настрое нием. Действительное состояние масс ему неведомо вви ду обособленности компартии и отсутствия свободно вы раженного общественного мнения. Но массовое возмуще ние ушей и сознания верхов достигает. Вопреки тотали тарности своего господства новый класс не обладает им мунитетом против оппозиции в принципе.
Захватив власть, коммунисты достаточно легко рас правляются с буржуазией и помещиками: в помощь им и само течение жизни, оборачивающееся против этих сил и их собственности, да и направить массы на борьбу с ними оказывается не столь сложным делом. Так что изъятие собственности у этих классов трудностей не вызвало. Трудности возникают при экспроприации мелкой собст венности. Хотя, закаленные в прежних «баталиях», комму нисты и тут берут верх. Теперь в обществе все на своих местах: прежних классов и хозяев больше нет, общест во — «бесклассовое» или на пути к таковому, а люди начали жить по-новому.
Требования вернуться к прежним, предреволюцион ным отношениям в таких условиях выглядят нереальными (если не смешными), ибо ни для каких прежних отноше ний нет больше ни материальной, ни общественной осно вы. Коммунисты с такими призывами справляются играючи.
Но, кажется, особенно неуютно новый класс чувствует себя, когда звучат требования свободы. Не свободы вооб ще и не единственно свободы политической. Новый класс крайне болезненно реагирует не на требования вернуться к прежним общественным или имущественным отноше ниям, а на требования предоставить свободу мышления, критики, причем в рамках вновь созданных отношений, в рамках «социализма». Такая чувствительность происте кает из специфики положения, в котором оказался новый класс.
Он инстинктом чувствует, что национальные богатства стали фактически его собственностью, а этикетки типа «социалистическая», «общественная», «государственная» собственность — заурядная правовая фикция. Он чувст вует и то, что любой ущерб, нанесенный тотальности его господства, может обернуться угрозой и его собственно сти. Вот он и противится всякой свободе: во имя якобы сохранения «социалистической» собственности. И наобо рот: критика способа (монополизма), каким он управляет собственностью, вызывает страх потерять власть. Новый класс тем болезненнее относится к подобной критике и требованиям, чем глубже раскрывают они его сущность — сущность собственника и властолюбца.
Здесь в принципе дело касается одного крупного, воз можно, что даже и наиболее значительного противоречия, с которым столкнулся новый класс. А именно: собствен ностью, являющейся де-юре общественной, общенацио нальной, фактически в своих интересах распоряжается одна группа. Такое несоответствие правовых и реальных отношений не только непрестанно поддерживает состоя ние неясности и ненормальности, но и неуклонно приво дит к расхождениям между словами и делами правящих структур, так как все предпринимаемые ими меры сводят ся в конечном итоге к упрочению существующих собст веннических и политических отношений.
Новый класс не может разрешить это противоречие, не ставя одновременно под угрозу свои позиции.
Другие правящие собственнические классы, не обла давшие монополией на власть и собственность, могли справиться с этой задачей лишь в степени, к которой их принуждало последнее обстоятельство. Другими словами, чем больше где-то было свободы, тем активнее прину ждаемы были собственнические классы в том или ином виде отказаться и от самой монополии собственности. И наоборот: где монополия собственности была невозмо жна, там, в большей или меньшей мере, с неизбежностью приходила свобода.
В коммунизме же и власть, и собственность почти без остатка сосредоточены в одних руках. Этот факт заслонен правовой надстройкой. Но если в классическом капита лизме перед законом работник и капиталист были равны, хотя в материальных отношениях первый был эксплуати руемым, а второй — эксплуататором, то тут все наоборот: при юридическом равенстве по отношению к материаль
ным богатствам (формальный собственник — вся нация) фактически, посредством монополии управления, собст венностью пользуемся узкий круг правителей.
Любое реальное требование свободы в коммунизме, а это именно то, что поражает коммунизм в самое сердце, его сущность, сводится к требованию привести действи тельные — материальные, собственнические — отношения в соответствие с правом.
Требовать свободы и фактической передачи в руки и под контроль общества (что осуществимо единственно через свободно избранных представителей) крупной соб ственности, которую нация создала и которой может управлять эффективнее, чем частная монополия или част ный владелец, — значит заставить новый класс либо идти на уступки другим общественным силам, либо скинуть маску со своей собственнической и эксплуататорской сущности. Ибо собственность его и эксплуатация, реали зуемые через власть, через монополию управления, тако вы, что на словах он и сам отрицает их наличие. Не он ли сам подчеркивает, что ради сохранения общенациональ ной собственности властные или же управленческие функ ции осуществляются им от имени нации как целого?
Упомянутое противоречие вообще порождает наиболь шее количество проблем внутри нового класса. Делает неопределенным его юридический статус. Загоняет в ма лоприятные тупики, непрестанно оголяя несоответствие того, что класс говорит, тому, что он делает: обещая устранить социальные различия между людьми, он их все время потенцирует, присваивая совершенно неоправданно чужой труд и одаривая привилегиями свою «гвардию» Ведя себя на практике диаметрально противоположно собственной догме, он тем не менее вынужден как зени цу ока оберегать ее, ибо что, как не старушка^догма, обеспечивает версию об исторической миссии нового класса по «окончательному» избавлению рода человече ского от всех зол и напастей.
Противоречие между его реальным положением соб ственника и правовыми отношениями.способно выступать основным мотивом критики, «подстрекательски» действу ющей на народ и разрушающей его собственные фаланги, поскольку в действительности привилегиями пользуется лишь узкая прослойка нового класса.
Разрастание и обострение этого противоречия дает надежду на подлинные перемены в коммунизме вне зави
симости от того, пойдет на них правящий класс или вос противится им. Очевидность этого противоречия и прежде была причиной перемен, проводимых новым классом. Особенно это касается так называемых либерализации и децентрализации. Вынужденно отступая и допуская уступ ки отдельным слоям общества, новый класс пытается та ким образом затушевать указанное противоречие и укре пить собственные позиции. А поскольку собственность его и власть остаются неприкосновенными, любые меры, в том числе предпринимаемые из демократических побу ждений, обнаруживают и тенденцию усиливать господст во политической бюрократии. Сама система такова, что даже демократические и подобные им меры сводятся на уровень реально допустимого и поворачиваются так, что бы вновь послужить делу упрочения класса правителей. Подобно рабству на Древнем Востоке, которое, преобла дая в общественных отношениях, с неизбежностью репро дуцировалось во всей жизни, во всех ее порах и ячейках, включая семейную, тоталитарный монополизм правящего в коммунизме класса полностью навязал себя организму общества, вплоть до сфер, где политическая верхушка не видит для себя никаких выгод.
Югославское так называемое рабочее управление и самоуправление, задуманное во времена конфликта с со ветским империализмом как далеко идущая демократиче ская мера, призванная саму партию лишить монополии на управление, постепенно, будучи не в силах не только изменить, но просто чуть поколебать существующую си стему, все больше сводится к одному из направлений партийной работы. То, что задумывалось при введении этого управления — изобрести некую новую демокра тию, — не было, да и не могло быть достигнуто. Свобода, впрочем, и не может свестись к большему ломтю хлеба. Но рабочее управление не привело к заметному участию производителёй в распределении прибыли, причем не только в общенациональном масштабе, но и на уровне предприятий; меру все интенсивнее ограничивали без опасными рамками. Режим разными налоговыми и ины ми хитростями захватил и ту часть прибыли, которой рабочие добивались дополнительными усилиями в наде жде, что она будет им принадлежать. Так что трудящимся достались крохи и — иллюзии. Без общей свободы рабо чее управление также не могло стать свободным. Под твердилось, что в несвободном обществе никто не волен
принимать никаких решений. От дареной свободы самый большой «навар» имеют дарители.
Но все это не означает, что новый класс, пусть и ради одной лишь собственной выгоды, не в состоянии уступать народу. Упомянутое рабочее управление, или же децен трализация, является одновременно уступкой массам. Об стоятельства способны заставить и новый класс, каким бы монополистски-тоталитарным он ни был, подчиниться во ле масс. Когда в 1948 году между Югославией и СССР
разгорелся конфликт, югославские вожди были вынужде ны провести ряд реформ, остановленных ими же и даже повернутых вспять при первых сигналах угрозы своему положению. Нечто подобное происходит сейчас в восточ ноевропейских странах.
Оберегая свое господство, правящий класс волейневолей шел на реформы, когда становилось очевидным, что он на практике формально общенациональной собст венностью пользуется как лично ему принадлежащей. Предпринимаемые шаги, естественно, подаются под со усом «дальнейшего развития социализма и социалистиче ской демократии», но в их основе лежит обострение упо мянутого противоречия. Новому классу приходится «не смыкая глаз» думать об укреплении своей власти и собст венности, непрестанно уклоняясь от истины и все упорнее доказывая, что он успешно руководит созиданием об щества равноправных и счастливых людей, где устранена всякая эксплуатация. Ему не по силам обойти глубокие внутренние противоречия: происхождение не позволяет классу узаконить свою собственность, но и отступиться от нее, не подрывая тем самым своих основ, он тоже не может. Класс вынужден все более безмерное свое го сподство оправдывать все более абстрактными и нереаль ными целями.
Это воистину класс, поработительское могущество ко торого не знает аналога в истории. Но это и класс самый недалекий, его горизонты ложны, зыбки. Довольствуясь сам собой, полностью подмяв под себя общество, он обречен на неадекватность оценки как собственной роли, так и окружающего мира.
Проведя индустриализацию, осуществив сопутствовав шее ей национальное возрождение — там, где это было неизбежно, — новый класс выглядит теперь неспособным ни на что, кроме еще более жестокого и циничного наси лия, еще более наглого обирания людей. Он перестал
созидать. И, как неотвратимое следствие, главным его оружием становится ложь. Духовное царство нового клас са погружается в стужу и мрак.
Если, совершив революцию, он совершил беспример ный подвиг, то господство его — одна из позорнейших страниц истории человечества. Люди будут восторгаться величием достигнутого под его началом, но и сгорать от стыда при мысли о средствах, которыми он пользовался.
О его неминуемом уходе с исторической сцены пожа леют меньше, чем сожалели о любом из прежних классов. Растаптывая все, что не ублажало его эгоизм, он сам обрек себя на бесславную погибель и вечное забвение.
ПАРТИЙНОЕ ГОСУДАРСТВО
1
Механика коммунистической власти, вероятно, про стейшая из возможных, доводит в результате до рафинированнейших форм угнетения и поистине чудовищной эксплуатации.
Незамысловатость этого механизма обусловлена, как известно, тем, что хребтом всей политической, хозяйст венной и идеологической деятельности является единст венная партия — коммунистов. Жизнь общества стоит на месте или движется, переходит на черепаший шаг или закладывает крутые виражи в зависимости от того, что делается в партийных инстанциях.
Поэтому люди в коммунистических системах очень быстро схватывают, что можно, а что нельзя. И не законы с правилами, а реальный и неписаный порядок отношений между властью и подданными становится всеобщим «ру ководством к действию».
Каждому ясно, что власть, вопреки законам, фактиче ски сосредоточена в руках партийных комитетов и тайной полиции. «Руководящая роль» партии нигде не узаконена, но распространяется на все организации и любой сектор деятельности; нигде не сказано, что ее тайная полиция имеет право надзирать за гражданами, но тем не менее полиция всемогуща; ни в одном документе не записано, что суд и прокуратура подотчетны тайной полиции и пар тийным комитетам, но это так. И то, что это так, для
большинства людей отнюдь не тайна, большинство — «в курсе». Известно, что есть что, что допустимо, а что запре щено, от кого что зависит. Вот почему люди, приспоса бливаясь к атмосфере, к реальности, с любым маломальски важным вопросом спешат в партийные инстанции иди организации под их контролем.
Управление общественными организациями и сходны ми с ними органами осуществляется следующим весьма несложным способом: коммунисты там составляют фрак цию, которая все решения выносит с ведома вышестоящей политической инстанции. Это, конечно, лишь общая схе ма. На деле, если, к примеру, неким органом или общест венной организацией руководит лицо, наделенное еще и партийной властью, то обращаться куда-либо по пустякам оно не станет. Кроме того, коммунисты, вжившись в си стему и установленные отношения, научились сами отде лять важное от незначительного, а потому и партийные инстанции «тревожат» лишь по проблемам наиболее об щим, принципиального или чрезвычайного характера. Фракция существует в потенциале как отношение, где решающее слово — за партией; и в высшей степени без различно, что думают те, кто выбирал власть или правле ние любой организации.
Корни методов управления и реализации партией ее власти находятся там же, где истоки коммунистического тоталитаризма и нового класса, — еще во времени, когда компартия готовила революцию. Чем, если не прежними коммунистическими фракциями, система функциониро вания которых разрослась, разветвилась и усовершенст вовалась, является «руководящая роль» в органах власти и общественных организациях? Что, если не прежнюю тео рию об авангардной роли партии в рабочем классе (с той единственно разницей, что раньше эта теория имела иное общественное звучание), представляет собой «ведущая роль партии в построении социализма»? Тогда, до взятия власти, при помощи этой теории ковались кадры для революции и ее органов, ныне она оправдывает тотали тарное господство нового класса. Одно вытекает из друго го. Есть, правда, и разница. То, прежнее — революция, ее формы, — было и неизбежностью, и даже потребностью части общества, которую невозможно было остановить в стремлении к техническому и экономическому прогрессу.
Но вышедшее из революции тоталитарное насилие и господство нового класса навалились тяжким камнем, из-